Между СМЕРШем и абвером. Россия юбер аллес!

Вскоре мы сидели в его убогой комнатушке, где ничего не изменилось со времени моего прошлого визита. Даже на стол хозяин выставил миску все той же квашеной капусты да еще четвертушку серого хлеба.

– Вы уж не обессудьте: чем богаты, тем и рады, – произнес он словно в оправдание. – Питаюсь в основном на работе, при кухне. Этим и живу.

– Ничего, Валерий Николаевич! Что-нибудь придумаем – Новый год как-никак!

Я подошел к вешалке у двери и достал из карманов пальто пару банок консервов, которые захватил с собой с плавбазы. Бутылку местной водки я купил в ресторане – так что стол у нас намечался вполне приличный.

Пока я открывал консервы и резал хлеб, Никитский со сноровкой старого солдата настругал лучинки и растопил печку.

Когда мы сели и разлили по сто граммов, он на правах старшего по возрасту провозгласил:

– За Новый, 1945 год! – потом тише добавил: – За то, чтобы наступивший год стал годом окончания войны. За победу!

Когда выпили, я спросил:

– Маленькое уточнение: за чью победу?

Старик посмотрел мне прямо в глаза и твердо ответил:

– За победу России!

Не могу сказать, что его ответ меня сильно удивил или обескуражил – нечто подобное я и ожидал. Однако мне стало не по себе. С теперешней сталинской Россией мне было не по пути – так, по крайней мере до сих пор, я продолжал убежденно думать…

– Жена у меня погибла, – сказал я тихо, подавив внутреннее раздражение. – Предлагаю помянуть.

Мы выпили по второй, и я рассказал ему короткую и грустную историю своей любви и женитьбы. Никитский молча выслушал, а потом задумчиво произнес:

– Пусть земля будет пухом и твоей Еве, и моей Саре… Как бы там ни было, Александр Николаевич, спасибо тебе.

– За что спасибо?

– Ты знаешь. Моя Сара теперь спит спокойно. Она отомщена.

«Вот именно, отомщена! Но ведь я тоже пытался мстить – за отца, за дядю, за веру, за поруганную большевиками Россию! – подумал я с ожесточением. – Так почему же оказался, как та старуха, у «разбитого корыта»? Почему в моей мятущейся душе полнейший разлад?!»

Где-то за стенкой раздавались приглушенные расстоянием звуки одинокого аккордеона, но в большинстве квартир даже в эту праздничную новогоднюю ночь стояла гнетущая тишина. Помолчали и мы. Первым нарушил молчание старик:

– Помните, Александр Николаевич, ту вашу ночную исповедь в этой же комнате, неделю назад?

– Конечно. А почему вы спрашиваете?

– Потому, что долго размышлял над ней. Помнится, ваш главный мотив – это борьба с большевиками, этакими «исчадиями ада», против которых все средства хороши! Включая предательство Родины и переход на сторону врага!

Последняя фраза резанула мне слух, и я не выдержал, хотел остановить Никитского:

– Я бы попросил не разбрасываться подобными обвинениями!..

– Нет уж! – неожиданно твердо оборвал меня старик. – Извольте выслушать!

«Черт с тобой, говори! – подумал я с внезапным безразличием. – В конце концов, я сам хотел разговора «по душам».

Никитский между тем с заметным волнением в голосе продолжал:

– В декабре шестнадцатого года, будучи фронтовым офицером, я допрашивал большевистского агитатора из солдат моего полка. Тогда таких было немало, и в конечном счете они добились своего – развалили русскую армию и привели к нашему поражению в той войне с немцами.

– Вот видите, опять большевики…

– Подождите! – поморщился старик. – Я еще не все сказал! Так вот, тот солдат-агитатор, молодой и неплохо образованный человек вроде вас, тоже говорил, казалось бы, правильные вещи: о царском деспотизме и прогнившем режиме, о грядущей свободе своего трудового народа, о равенстве и братстве…

– Обычные большевистские теории!

– Да, теории! А на практике этот «теоретик» призывал солдат моего полка повернуть штыки против своих же офицеров, брататься с немцами – по сути, открыть им фронт! Прикрываясь красивыми лозунгами, он фактически стал на сторону врага, продал Родину и Присягу!

– Как я! – добавил я злобно, ибо хорошо понял, к чему он клонит.

– Да, как вы! Я тоже считаю большевиков трагедией для России, но вы еще хуже! Они-то сейчас со своим народом, сражаются с врагом! А вы – как тот агитатор: прикрываетесь высокими идеями, но на деле предаете тот народ, за благо которого якобы радеете! Поймите, Яковлев, нельзя смешивать два разных понятия – Родину и правящий режим, будь он царский, большевистский или любой другой!

– Значит, простить им отца, дядю?! Утереться и забыть?! – почти прокричал я в лицо старику.

Ненадолго в комнате повисла напряженная тишина. Затем Никитский уже спокойнее негромко произнес:

– Ничего забывать не надо. Но при этом всем нам, русским, следует крепко-накрепко запомнить и другое!..

«Сейчас изречет очередной «библейский перл» – вроде маминых проповедей о всепрощении», – подумал я с усмешкой и спросил:

– Интересно, что же? Что предлагает запомнить всем русским господин Никитский?

– То, что прекрасно усвоили те же немцы – при всех их недостатках! Вы наверняка об этом пели вместе с ними всего два часа назад.

– Ничего я не пел…

– А гимн?! Вспомните их гимн: «Дойчланд, Дойчланд…»

– …Превыше всего?..