Между верой и сомнением

— Я верю в людей и знаю, что они извратят любое хорошее начало. Но само то, что я желаю передать тебе власть… Я ошибался. Ты совсем не подходишь под то, что я знал о священниках… Докажи, что я ошибаюсь и свет способен на лучшее, чем я думал.

Священник мягко улыбнулся и предложил пройти в свой лагерь. Мы последовали за ним: отдых нужен был даже монстром вроде нас, а теперь, когда картины больше нет, можно и попробовать поверить церковникам.

Там нам выдали лекарства, и я помог дроу обработать раны. Карл в это время читал книгу. За ним было весело смотреть, потому что в такие мгновения создавалось впечатление, что весь окружающий мир для него ничего не значит. Далее последовал ужин, за которым отец Бернард попытался узнать подробности о произошедшем в городе и о моей покровительнице, но я вынужден был его разочаровать, обойдясь парой слов. Про город: Янош мертв. Про покровительницу: это Тьма. После ужина нас ждали отдых и прощание с Бернардом: перед тем, как навсегда расстаться друзьями, мы успели занятно побеседовать. Сначала говорили о пороке терпимости и ужасе нетерпимости света, сойдясь на том, что обе крайности ужасны и могут привести к катастрофе. Еще немного обсудили проблемы религии, и я с удовольствием отметил живость ума Бернарда и его талант оратора. Напоследок поспорили о том, что станет с городом через полгода.

Нам справили пару сумок с припасами, и мы пошли в путь.

В первый день мы практически только и делали, что шли самыми неудобными тропами, исключая возможность преследования. Вечером за отдыхом у костра Карл рассказал первые новости, которые узнал о Ламин:

— Тут написано, что я исполнил ритуал какого-то древнего проклятья. Оказывается, те старики были духами, которых ко мне подослали, чтобы попытаться уничтожить мои силы. Это оказалось невозможно. Тогда они приняли решение осквернить инструмент, заперев в нем неодаренную душу — так они могли быть уверены, что моя сила не переродится где-то еще и будет недоступна смертным. Но когда лесная дева возродила Ламин, отдав частичку себя, то запертая во тьме на годы душа смогла использовать мои силы, чтобы воплотить мир вокруг себя.

Я уточнил:

— А как же то, что ты делаешь в реальном мире?

— Это образы, которые она может понять и воплотить. Только из-за нескольких лет, которые она провела во тьме, нам сложно найти общий язык. Если я недостаточно ярко представлю себе, чего хочу, то ничего не выйдет. Ламин просто не сможет меня понять.

Танисса спросила:

— А как быть со сложными длинными песнями, сотканными из множества образов?

— Там помогает всё сразу: образы в моей голове, чувства и обстановка вокруг.

Мы стали обсуждать возможности Карла и пришли к не самому приятному выводу. Нельзя вызвать два быстрых заклинания подряд: барду нужно время, чтобы представить в голове нужные образы, а Ламин — чтобы воплотить их в реальном мире. И потом, у Карла на это уходит много сил.

Еще два спокойных дня путешествия мы провели в лесу. Я привыкал к новому телу и явно стал лучше чувствовать этот мир. Оказалось, я вполне способен ощущать внутри силу барда и особую ауру Ламин. Правда, попытка попробовать хотя бы немного заставить свою магию пошевелиться снова провалилась — управлять силами я по-прежнему был не способен. Так же выяснилось, что, быть может, темную энергию из меня и изъяли, но нечто осталось. При этом, когда я пытался использовать эти силы, я почему-то терял связь с дроу, и магия оставалась у меня. Танисса хотела вызвать хоть одну тень, но ее личной магии было для этого слишком мало, а мои силы использовать не получилось. В итоге у нас не стало артефактов, личных сил, защиты и козырей.

Так прошли семь дней.

Я выяснил, что теперь мне еще обиднее драться с дроу: оказалось, что ее приемы намного больнее, чем я раньше считал. Но это не значило, что я совсем изнежился. Я достаточно быстро учился терпеть боль, так как был на пару порядков терпеливее других людей — хотя до дроу мне было еще чертовски далеко. Та, хоть и испытывала ее в полной мере, но порой просто не замечала ее, словно боль ничего для нее не значила.

В один из дней Карл дочитал книгу и совсем глубоко погрузился в себя. Поначалу мы не хотели его трогать, но пришлось: было видно, что это не спроста. На следующей день к обеду бард решился рассказать о том, что узнал. Оказалось, что цитра Ламин создана темной магией, и плата за игру на ней чудовищна. Душа каждого, кто тронет ее струны, после смерти отправляется в глубины бездны, хозяйка которой — девочка Ламин. Бард вздохнул и заиграл очень трогательную колыбельную. Уже на первом куплете рядом с ним появилась белая кошка…

"Обернусь я белой кошкой,

Да залезу в колыбель.

Я к тебе, мой милый крошка,

Буду я твой менестрель…"

Через несколько строк кошка превратилась в Далли. Она покружилась в танце до конца песни и села рядом с Карлом. Некоторое время мы смотрели на обрамленную свечением девушку так, словно ничего плохого не произошло — настолько она выглядела, словно живая. Карл потянулся обнять ее и только тогда понял, что хочет и может ее коснуться.

— Ты настоящая?