Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Каждая из этих гипотез заслуживает разработки, больше соответствующей объему книги, нежели эссе. Я решила сосредоточиться на первой гипотезе, кратко описав ее воздействие на две другие.

«Вызывание к жизни» психического аппарата

Я часто сравнивала действие первичного процесса с действиями «расстановщика сцены» (metteur en scène, сценический режиссер), а действие вторичного процесса – с действиями «расстановщика смыслов» (metteur en sens, «осмыслитель»), но оба предполагают то «вызывание к жизни» (mise en vie) психического аппарата, которому мы обязаны активностью наших органов чувств. Жизнь психики требует в качестве первого условия возможность представить себе свое свойство живой организации. Первые элементы единственного «алфавита» или единственной палитры, которую может использовать начальный процесс, являются продуктом метаболизации самых первых частичек информации, получаемых психикой от сенсорной активности через посредство своих реакций на те стимулы, которые сопровождают то, что пишется, исчезает, модифицируется на сцене мира. Но стимулы, испускаемые миром, не трансформировались бы в психическую информацию, если бы кто-то не играл роль испускателя и селектора этой подгруппы стимулов – единственных в этот первый период жизни, которые могут быть метаболизированы психикой в индикаторы ее собственных движений катексиса и декатексиса.

Каким бы элементарным или сложным ни был живой организм, мы не можем изучать его, изолировав его от среды, которая воздействует на него и на которую он реагирует. Если мы хотим сохранить соматическую жизнь, физическое окружение должно удовлетворять неизбежным потребностям сомы. Точно так же, если мы хотим сохранить психическую жизнь, психическое окружение должно уважать столь же неизбежные требования и, более того, действовать в том пространстве реальности, над которым новорожденный не имеет никакого контроля. В большинстве случаев именно мать принимает эту двойную функцию: она одновременно должна организовывать и модифицировать свое собственное психическое пространство таким образом, чтобы откликаться на потребности психики младенца. И физическое, и психическое окружение будут нести отпечаток модели, предложенной культуральным дискурсом, в особенности отцовским. Этот отпечаток необходим, чтобы релятивизировать то, чем мы обязаны воздействию, оказываемому на психику ребенка первичным окружением, а именно матерью, и видоизмененным воспоминаниям об этом, которые она сохраняет; но этот последний отпечаток тем не менее остается наиболее решающим. И потому мать будет избранным агентом модификаций, определяющих эту психическую и физическую среду, которая приветствует новорожденного младенца: именно под эгидой этого «модификатора» младенец встретится с ней[72]. Если он начет с того, что не будет осознавать ее существование, он не сможет избежать последствий этих модификаций его непосредственного окружения, которые будут идти рука об руку с модификацией его собственного соматического и психического опыта. Поскольку у него нет никакого осознания отдельного «модификатора», то одинаково протяженные во времени и пространстве аффективные движения его собственного проживаемого опыта будут предъявлять себя психике как самопорожденные, созданные только его властью. Со стороны матери мы встречаем, наоборот, психику, которая уже историзировала и предвосхитила то, что проигрывается в этих встречах, и которая с самого начала расшифровывает первые знаки жизни через фильтр своей собственной истории и, таким образом, пишет первые абзацы того, что станет историей, которую ребенок будет рассказывать о младенце, которым он был.

Оставим пока тему матери и вернемся к изначальным продукциям психической жизни младенца. Я подробно обсуждала эту проблему в «Насилии интерпретации» (1975), в главе, посвященной понятиям начального процесса и пиктограммы, а также постулату самопорождения, который определяет организацию их обоих. Я хотела бы отослать читателя к ним, а здесь лишь подчеркну роль сенсорности в «вызывании к жизни» или активации психического аппарата[73]. Современные исследования самых ранних взаимодействий между младенцем, который входит в живой мир, и теми, кто населяет его, заставляют меня выдвинуть следующую гипотезу: отдельные стимулы, регистрируемые нашими сенсорными рецепторами, послужат – благодаря качеству и интенсивности возбуждения, но еще в большей степени благодаря моменту встречи между зоной и стимулом[74] – источником сенсорного переживания, которое имеет власть заполнять все зоны. Удовольствие или страдание одной зоны становится удовольствием или страданием для всех чувств[75].