Письменность, которую будет использовать первичное, имеет в своем распоряжении метазнак (я имею в виду «знак» отношение), необходимый для того, чтобы фантазировать желание, которое присутствует между тем, кто фантазирует, и желанием, приписываемым другому и видоизмененным в его фантазматическом сценарии. Верно, что, пока мы рассматриваем только первичное, эта фантазийная реализация разыгрывает отношения слияния, собственности, овладения…
Знаки, используемые вторичным языком чтобы что-то выразить, имеют ту особенность, что двукратно служат законам, управляющим отношениями реципрокной коммуникации: сказанное с самого начала конструируется с учетом реципиента, которому оно адресовано, и знаки этого языка представляют собой коммуникацию кому-то, кто еще не обладает ими, от кого-то, кто уже имеет к ним доступ. Как в любом известном языке, какие-то слова этого третьего психического языка постепенно выйдут из употребления, другие станут запретными, и будут изобретены новые. Конкретный язык, на котором мы говорим, чтобы описывать мир, отмечен историческим движением культуры, говорящей на нем; язык, который мы используем, чтобы осознавать наши желания, наши чувства и наши идентификационные проекты, в первую очередь отмечен уникальной историей каждого говорящего – через то, что он исключает, что забывает и что вносит нового.
После того как эти три языка выучены, психика будет продолжать использовать их на протяжении всего своего существования. Но если часть знаков первичного и вторичного языков становятся взаимозаменяемыми, что приводит к формированию некоего составного языка, где на передний план выходит то один, то другой из них – в зависимости от аффективного переживания говорящего, то с языком начального все иначе: он по-прежнему не осознает, что тело и психика реагируют и живут благодаря постоянному наличию отношений между ними и между ними и их окружением.
Письменность первичного может принять форму только той