Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Стремясь проиллюстрировать конфликт и перекрестное взаимодействие двух базовых инстинктов, Сигал также принимала во внимание те пути, которыми инстинкт смерти приходит к манифестации ужасных негативных чувств, почти осязаемой склонности к гибели, способной распространиться на всю жизнь человека и проявиться в анализе как состояние чудовищной безысходности. Другой пациент, описанный в этой работе, ощущал холод и наполненность смертью в связи с перспективой завершения анализа. Он чувствовал себя парализованным, как будто у него не было ни конечностей, ни глаз, ни рта, – как несформировавшийся эмбрион. Ханна Сигал указывала: нам известен способ, при помощи которого человек справляется с ужасом уничтожения, направляя его наружу – на объекты, но иногда, как в данном случае, пациент проецирует свои жизненные инстинкты на аналитика и чувствует себя захваченным смертью, оставляя проблему выживания в руках аналитика.

Джозеф (Joseph, 1982) описала этот тип манифестации в своей работе о «зависимости от состояния почти смерти», а Розенфельд (Rosenfeld, 1971) продемонстрировал, каким образом мы можем наблюдать, как пациенты со склонностью к саморазрушению подталкивают себя к смерти, желая уничтожить всякий жизненный опыт и обрести состояние, где отсутствует и боль, и удовольствие. Сигал обращала внимание на то, что подобные состояния могут идеализироваться как спокойная гавань, где действует принцип нирваны, который Фрейд в своих поздних работах ассоциировал с действием инстинкта смерти.

Сигал подчеркивала, что конфликт между инстинктами жизни и смерти присутствует в каждом из нас. Иногда она с иронией замечала, что сама не всегда могла верить в инстинкт смерти, так как часто внезапно понимала, что занимает оптимистическую позицию в ситуациях, не дающих к этому никаких оснований. В эти моменты Сигал осознавала: она на время забыла о том, что инстинкт смерти, как и инстинкт жизни, вездесущ.

Фантазия и реальность

В работе «Фантазия и реальность» Ханна Сигал (Segal, 1994) приводит раннее фрейдовское различие между реальностью и принципом удовольствия в соответствие с современной действительностью. Почему же, спрашивает она, несмотря на нашу врожденную способность безошибочно воспринимать реальность, происходит так много искажений и деформаций, ведущих восприятие по направлению к принципу удовольствия? Она предполагает, что мы появляемся на свет с врожденными представлениями об основах грамматики объектных отношений, которые составляют часть глубокой структуры души, сходной с той, что Хомский (Chomsky, 1968) постулирует для языка. Однако когда действительность становится невыносимой, несмотря на эту врожденную предрасположенность знать правду, мы с головой уходим в альтернативную систему верований, основанных на всемогущей фантазии и подчиняющихся принципу удовольствия.

Мани-Керл (Money-Kyrle, 1971) полагал, что индивиду так сложно бывает вынести именно восприятие действительного существования различий. Он описывает три аспекта реальности, настолько фундаментальных, что ссылается на них как на «факты жизни». Они представлены различиями между Я и объектом, различиями между полами и поколениями и, в конце концов, реальностью течения времени. Это последнее репрезентирует различия между настоящим, прошлым и будущим и ассоциируется с тем, что все хорошее должно заканчиваться, включая и жизнь саму по себе. Именно смерть дает жизни смысл, и именно поэтому бессмертные боги так мало понимали жизнь (Vellacott, 1971).

В этих рассуждениях мы можем увидеть близкую связь между двумя основополагающими статьями, описывающими конфликт между фантазией и реальностью, с одной стороны, и между инстинктами жизни и смерти, с другой. Атака на структуру – отличительный признак инстинкта смерти, и поэтому его деятельность часто наиболее ясным образом представляют как зависть, разрушительную силу, которая нападает на любое выражение различия, значения, организации и структуры. Здесь мы начинаем видеть, как эти теоретические концепции приобретают явную клиническую значимость. Все, что подчеркивает различие, – это выражение структуры, и конечная цель инстинкта смерти – достижение беспорядка, хаоса и состояния отсутствия всякой структуры, состояния, в котором нет ничего, что могло бы дать толчок зависти.

Сигал, как и Кляйн, подчеркивала тот факт, что зависть наполнена инстинктом смерти. Одно следствие из этой связи таково: клиническое улучшение часто ведет к негативной терапевтической реакции, в которой доминирует зависть и страх быть объектом зависти. Тем не менее Сигал вовсе не была фаталистом и хотя признавала важность конституциональных факторов, постоянно указывала на то, что природа окружения, в особенности настоящая забота матери, решающим образом влияет на процесс.