Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Критическая трудность при анализе зависти заключается в том, что этот опыт настолько невыносим, что в итоге он расщепляется и проецируется на других – а поэтому часто проявляется как страх стать объектом зависти. Сигал признавала, что зависть повсеместна и ее нельзя избежать, но можно, полагала она, постичь и проработать, так что пациент уже не будет вынужден обязательно прибегать к эвакуативной проекции. Зависть может тогда до некоторой степени быть интегрирована в его личность, изменена там конструктивными элементами, ассоциированными с инстинктом жизни. Движение в сторону интеграции можно рассматривать как репрезентацию инстинкта жизни и противопоставление фрагментации, служащей инстинкту смерти. Этот акцент заставляет нас признать, что дезинтеграция и фрагментация в той же степени являются составляющими Жизни, что и противоположные тенденции к созданию структуры и различия.

Не каждая фантазия всемогуща, и Ханна Сигал рассматривает факторы, которые дают фантазии возможность сосуществовать с восприятием действительности, не вступая с ней в конфликт. Различие строится на признании воображаемой природы фантазии и на ви´дении, что она состоит из набора примитивных гипотез о природе объекта и мира. Сигал полагала, что восприятие – активный процесс, в котором эти гипотезы проверяются в отношении реальности как через действие, так и через воображение. Фрейд считал мысль экспериментальным действием, а Сигал предполагала, что фантазия проходит проверку реальностью частично через действие и частично в воображении, поскольку индивид проигрывает разные воображаемые действия и их последствия. Это приводит к размышлениям «что бы случилось, если бы…», которые позволяют жить в воображении даже весьма сюрреалистичным сценариям, не имеющим при этом бредового характера. Конечно, между свободой воображения и творческой созидательностью – близкие отношения, но Сигал указывает здесь на то, что художника прикрепляет к действительности именно его ремесло, так что его воображение может свободно работать полным ходом, не доходя до состояния бреда.

В этой работе о фантазии и реальности Ханна Сигал рассматривает также некоторые из последствий неспособности адекватно развить символическую функцию. Подобная неудача, полагает она, оставляет субъекта на милость всемогущественной фантазии, навязчивой и повторяющейся, требующей действия как единственного доступного выражения. Возможно, под влиянием Артура Хиатта-Уильямса, в то время проводившего с ней анализ, она связывает это с компульсивными насильственными действиями, присущими некоторым убийцам, а также с навязчивым повторением и жесткостью структур, когда они основаны на конкретном мышлении.

Крах иллюзий: история Адама и Евы и Люцифера

Не будет неожиданным, если в продолжение этого обсуждения фантазии и реальности, а также инстинктов жизни и смерти я предположу, что, с моей точки зрения, стремление к пониманию всемогущества было одним из наиболее стойких интересов Ханны Сигал. Она раз за разом показывала, что мы все можем незаметно соскользнуть в убеждение, что фантазия о всемогуществе – это нечто, что можно претворить в жизнь, и что ее выгоды и желаемы, и досягаемы. Не один пациент после проповедей о преимуществах «ви´дения жизни такой, какая она есть» язвительно говорил мне: «Вы стоите на защите действительности, когда она вам подходит, но что в ней для меня?» Большинство из нас время от времени разделяют этот взгляд, но Ханна Сигал ответила бы здесь цитатой, которую Бион заимствует у доктора Джонсона:

Принесет ли нам утешение видение жизни как она есть, я не знаю; но утешение, которое происходит из правды, если таковое возможно, надежно и продолжительно; утешение, вышедшее из ошибки, должно быть, как и его происхождение, обманчивым и мимолетным. (Bion, 1970, р. 7)

В то же время неустанно представать перед лицом правды – слишком жестокая доктрина.

В короткой работе, в которой она использует цитаты из «Потерянного рая», Ханнa Сигал (Segal, 2007b) утверждает, что печаль – всегда двоякий процесс. Действительно, мы должны оплакивать потерю реальных объектов, но также – и для некоторых пациентов это первостепенно – отделять это от оплакивания утраченных иллюзий.