Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Несмотря на то что это ранняя статья, она продемонстрировала зарождающиеся аспекты техники и клинического мышления, которые стали центральными в работе Сигал. Пациент в начале лечения принес обилие бессвязного материала, но она смогла извлечь суть, которая состояла из двух основных связанных между собой феноменов (Bion, 1962a, позже описал это как «избранный факт»).

Эти два феномена – поглощенность пациента миром, который был разрушен, и ощущение, что он изменился. Как пишет Сигал, «он боялся, что мир был разрушен; он интерпретировал то, что с ним случилось, персекуторным образом (не он изменился, а он был изменен); он, казалось, был неспособен различать себя и мир».

Сигал также поднимает в этой статье проблему, интерес к которой она пронесла через всю жизнь, а именно проблему конкретной природы переживаний пациента, которую она сформулировала как отсутствие у него способности различать символ и символизируемую вещь.

Пациент Сигал уравнивал «стул» (то, на чем сидят) со стулом (фекалиями) и «стулом» (словом)[130]. Важно отметить: пациент почувствовал облегчение, когда Сигал сказала, что поняла, что он чувствовал себя неспособным делать эти различия, и поэтому чувство, что он в тюрьме, и фактическое заключение в тюрьму – для него одно и то же. Очевидно, при этом подразумевается, что, чтобы понять это, у пациента должен быть некий аспект Я, который способен к созданию этого различия, иначе комментарий будет для него бессмыслен.

Описывая механизм, лежащий в основе галлюцинации, Сигал приводит поразительный пример отношения между теорией и техникой, показывая, как они связаны, в ее понимании, бессознательной фантазией.

Эдвард переживал серьезную травму: два его родственника, мужчины, умерли один за другим. Внешне он казался отстраненным и описал вторую смерть как «благостную». Сигал отмечает, что он защищал себя от интернализации ужасающих преследующих мертвых и умирающих объектов, по сути, сообщая: «Если бы у меня была такая (благостная) смерть, то я бы не злился, не возвращался и не преследовал бы людей, и поэтому я не должен волноваться, что он злится и будет преследовать меня». После выходных пациент вернулся в маниакальном состоянии, что, как показал материал, включало триумф над его мертвыми объектами, которые теперь вернулись, чтобы преследовать его. Он описал гул в голове во время упражнений для глаз, сопровождавшихся счетом и эхом, которое следовало за счетом. Сигал выяснила, что эхо насмехалось над ним, и затем высветила центральные механизмы и бессознательные фантазии. Счет был типичным обсессивным механизмом, хотя и пережитым очень конкретно; он выражал яростные импульсы, направленные против его объектов (отсчитывание секунд, как при нокауте соперника в боксе), и в то же время служил утешением, что хорошие объекты все еще живы и сохранны, поскольку это также относилось к подсчету числа людей в его семье и пересчету конечностей.

Смерть двух этих родственников вызвала у пациента очень примитивные параноидные страхи мертвых объектов, которые возвращались, чтобы преследовать его изнутри, и с которыми он пытался справиться, прибегая к игнорированию. Это сопровождалось чувствами триумфа над ними. Упражнения для глаз были способом Эдварда использовать глаза для овладения и управления объектами, которые исключали его, при этом стимулируя его любопытство (вызванное расставанием на выходные), в конечном счете, к первичной паре. Это вторжение первичной сцены переживалось так же, как уничтожение отца как конкурента, тем самым устанавливая неограниченный доступ к его первичному объекту и контроль над ним[131]. Однако объекты, которые были атакованы, воссоздавались внутренне и, наполненные собственными ненавистными чувствами, становились источником преследования и насмешек (эхо).

На следующей сессии ситуация стала немного проясняться, поскольку гул стал артикулированным и в нем ясно прозвучало: «сновидения, сновидения». Затем пациент описал сновидение, в котором люди играли в быструю игру и белый мужчина становился коричневым по мере приближения. В ассоциациях он вспомнил фильмы и фотографии. Сигал восприняла это как подтверждение своей интерпретации. Съемка и фотографирование репрезентировали использование пациентом глаз, чтобы вторгнуться в быструю игру (сексуальные отношения родителей). Сигал обращает внимание на то, что белый мужчина, становящийся коричневым по мере приближения, отражает фантазийное содержание механизма интернализации: когда мужчина приближается и интернализуется с целью получить контроль, он превращается в опасные коричневые фекалии, которые затем становятся источником преследования, контролируя его (пациента) изнутри. Приближающийся мужчина также представляет страх пациента по поводу приближающейся болезни. Сигал уловила этот страх срыва в переносе: аналитик, показывая пациенту такой беспокоящий его образ себя, то есть давая осознать ему свою болезнь, переживался пациентом конкретно – как аналитик, приближающийся к нему и вталкивающий болезнь, ненавистные фекалии, внутрь него[132].