Теперь я хотел бы обратиться к некоторым другим аспектам работы Сигал, также оказавшим большое влияние: это концептуализация ею природы психоаналитической задачи; фокус на способности к реалистическому восприятию внутреннего и внешнего мира; и клиническая разработка концепции инстинкта смерти, принадлежащей Фрейду и Кляйн.
Обратимся прежде всего к природе аналитической задачи и ее терапевтической ценности. В этом вопросе Сигал занимает ясную, вполне классическую позицию. Конфликт находится в центре психоаналитической концепции психики, и улучшение психического здоровья, которое приобретается в психоанализе, основано на приобретении инсайта относительно этих конфликтов и развития способности их переносить. Вся психоаналитическая техника служит этой основной цели. Сигал подробно рассмотрела это в докладе, представленном на симпозиуме и впоследствии опубликованном (Segal, 1962). В том же ключе она изложила эти взгляды в некрологе о Кляйн, сосредоточившись на способности психики к правдивости как центральной для психического здоровья.
Но почему инсайт терапевтичен? Сигал предлагает следующие размышления.
Во-первых, инсайт терапевтичен потому, что ведет к возвращению и интеграции утраченных аспектов Я, способствуя вследствие этого нормальному росту личности. Далее, эта реинтеграция Эго позволяет объекту иметь свои собственные характеристики, отличные от спроецированных в него, и, таким образом, неизбежно сопровождается более точным восприятием реальности, внешней и внутренней.
Во-вторых, инсайт терапевтичен потому, что знание замещает всемогущество и тем самым позволяет человеку иметь дело с собственными чувствами и внешним миром более реалистичным способом.
Другие участники симпозиума обсуждали проблему анализа как «корректирующего переживания». Эта концепция подразумевает, что аналитик восполняет лишения в прошлом пациента с помощью специальных техник, которые выходят за рамки классического сеттинга. Для Сигал психоанализ именно в своем
Однако специальные техники, приводящие аналитика к тому, чтобы превратиться или стремиться стать «хорошим» объектом для пациента, не могут быть терапевтическими, поскольку это будет тайным сговором с процессами расщепления, которые отчуждают пациента от самого себя. Кроме того, такие техники могут вызвать у пациента чувство, будто аналитик не может вынести того, чтобы быть «плохим» объектом, и это важный момент. Психоаналитики выбирают свою профессию, по крайней мере отчасти, исходя из желания репарировать поврежденные внутренние объекты (и, конечно, это нужно отличать от намерения их контролировать). Важно, однако, чтобы аналитик мог выносить присутствие объекта, который не может быть репарирован, мог позволить себе быть воспринятым плохим без погружения в отчаяние или отплату либо враждебностью, либо чрезмерным терапевтическим рвением. Приемы по обеспечению позитивного переноса явно служат для избегания этой борьбы[134]
.Сходные соображения применимы и к вопросам о «терапевтическом альянсе» и «реальных отношениях». Сигал предпочитает обычное слово «сотрудничество», поскольку термин «терапевтический альянс» может ассоциироваться с конкретными техниками, нацеленными на обеспечение такого альянса не благодаря пониманию, а с помощью манипулятивных средств. Это особенно важно в отношении реальности личности аналитика – насколько пациент чувствует, что аналитик может выносить восприятие его пациентом, особенно когда оно реалистично; и это должно быть соединено со способностью аналитика исследовать значение этих восприятий для пациента.
Дискуссия о «реальных отношениях» часто поляризуется между теми, кто, как это может показаться, полагает, что значение имеет не то, что говорит аналитик, а то, кем он является, и теми, кто полагает, что значение имеют лишь интерпретации. Характерным для нее образом Сигал удается держать курс точно посредине, между крайностями этой ложной дилеммы. Конечно, то, каков аналитик, важно: его характер, достоинства и недостатки; но аналитик показывает пациенту то, каков он, именно благодаря тому, что и как он говорит.