Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Сигал отмечает, что «полюс» – сгущение фаллического символа, польского аналитика пациента[140] и имени ее мужа (известного пациенту), Поля. В отсутствие отца / пениса / аналитической функции нет ничего, что удерживает его от полового сношения, абсолютно безудержного, с аналитиком/матерью. Это также означает доступ к безудержной проективной идентификации в мать с потерей всех границ, спутанностью и паникой. Вот что он, кажется, объясняет в сновидении: его «способность» делать мысли реальностью и таким образом управлять миром является в бессознательной фантазии проекцией себя в первичный объект (весь мир для младенца) с разрушением всех границ.

Здесь важно, что весь этот процесс, вместо того чтобы дать начало галлюцинации, как это могло произойти в прошлом, на сей раз достиг репрезентации в сновидении. После работы над этим сновидением галлюцинации пациента исчезли.

Взгляды Сигал на разыгрывание развивались под большим влиянием Джозеф, сделавшей детальное изучение еле уловимых сдвигов между коммуникацией и действием центром своей работы.

Ханна Сигал как человек

Я хотел бы закончить этот раздел несколькими скорее личными комментариями. Энтузиазм и жизнелюбие Ханны Сигал доказывают, что осознание глубин человеческой деструктивности не приводит к пессимистическому мироощущению. Для нее не было никакого разделения между психоанализом и жизнью; она согласилась бы с теми философами[141], которые рассматривают психоанализ не как специальную теорию, выведенную из особой практики, связанную с ней и осуществляющуюся в специфических обстоятельствах психоаналитической сессии, но как расширение – хотя глубокое и радикальное – понимания людьми друг друга, как способ объяснить, что это за понимание и как оно возникает.

Вклад Сигал простирается гораздо дальше написанных ею работ. Она участвовала в научных дискуссиях, с характерной непринужденностью перемещаясь между клиническим и теоретическим, иллюстрируя свою позицию клиническими историями – нередко почти анекдотическими, глубоко проникая в суть вопроса. И эта ее активность более пятидесяти лет наполняла Британское психоаналитическое общество жизненной энергией.

Впервые я встретился с Ханной Сигал как с супервизором моего первого контрольного случая. В то время я, пожалуй, чересчур сильно хотел быть психоаналитически «правильным», хотел сделать все возможное, чтобы сохранить нейтральность, то есть, как я это понимал, овладеть мастерством по уклонению от многочисленных приглашений моей пациентки «отыграть внутри аналитической ситуации». Сигал явно считала, что я сверхосторожен и слишком отдаляюсь от пациентки. Она сказала: «Видите ли, невозможно сделать эту работу, не запачкав ботинки. А когда вы их запачкаете, я всегда смогу помочь вам их отчистить». Это произвело на меня неизгладимое впечатление. Как я уже говорил, для Сигал было важно, чтобы понимание неизбежности разыгрывания не приводило к небрежности в технике. Но в этом случае она сказала, насколько опасно также отказываться от вовлечения. На протяжении многих лет супервизии и во все время участия в ее клиническом семинаре я вновь и вновь поражался способности Сигал сохранять баланс между внутренней и внешней ситуациями, между хорошим и плохим, теорией и практикой, реальностью и фантазией. У нее также была исключительная способность слышать крайне тревожащий и первертный материал безоценочно, сохранять живой интерес к проблемам, которые этот материал поднимал. Что это может значить? Какие появляются бессознательные и инфантильные фантазии? Наиболее сильное впечатление производила ее глубокая убежденность в ценности и психоанализа, и основополагающей роли любви к правде[142].

Разумеется, постоянно ощущалась способность Сигал видеть в материале и реконструировать телесные фантазии. Она была, по ее выражению, «очень телесным человеком» и всегда пыталась держать в голове своего рода телесную карту психического функционирования пациентов, хотя и не обязательно принимала решение интерпретировать в этих терминах. На одном семинаре мы обсуждали пациента другого аналитика; этот пациент был очень болен. Он был самым старшим ребенком в многочисленной ирландской семье, и прежде чем ему исполнился год, родился его первый сиблинг, а за ним один за другим родились еще четыре сиблинга. Аналитик показал: как только он вступал с пациентом в контакт, тот немедленно трансформировал это в переживание насильственного вторжения. Пациент принес сновидение о том, что ему дали белую таблетку, которая была чудесной, но затем стала отвратительной. Ассоциации привели к фантазиям о содомии (buggery).