Джозеф обладала способностью в мельчайших подробностях размышлять о ситуациях, которые она переживала в собственной работе или которые описывали другие; это мастерство и сделало ее столь широко известной. Очень внимательно слушать, сделать несколько заметок и постараться представить себе на основе материала психическую активность пациента и аналитика во время сеанса – это ее стиль. Ей было чрезвычайно интересно нащупывать путь во внутренний мир пациента, чтобы представить себе, что он или она думает и чувствует по поводу аналитика, когда реагирует на какую-либо реплику. Ее не очень интересовали обширные теории или расплывчатые описания происходящего, которые мог предложить докладчик; она хотела услышать материал и понять, как пациент и аналитик реагировали друг на друга. Это был исключительно животворный опыт – наблюдать, что и как приходит Джозеф в голову. Вопреки некоторым ожиданиям я обнаружил, что она, опираясь на представленную мною работу, одинаково точно улавливала и те моменты, когда я упускал еле заметную «позитивную» реакцию моих пациентов на то, что я говорю, и моменты их «негативной» реакции, выдвигая свои возражения к работе. Как и Фрейд, она обладала неутолимым любопытством. Как и он, она очень серьезно относилась к сопротивлению как к вполне объяснимому проявлению любого пациента, которому она была способна сопереживать. Это нам очень помогало.
В статье 1985 года, на которой я заострил внимание, сделан акцент на том, почему перенос является местом, «где мы можем наблюдать не только природу используемых защит, но и уровень психической организации, в рамках которой действует пациент» (с. 165). Второй пример, который Джозеф использует для иллюстрации своих идей, содержит фрагмент материала пациента, чья жизнь была сильно ограничена скрытой фобической тревожностью, которую он не осознавал. Как она пишет, у нее стало складываться впечатление, что под обсессивной структурой – контролирующей, высокомерной и ригидной – залегала, по существу, фобическая организация.
Во время одного из сеансов пациент попросил начать пятничный сеанс на четверть часа раньше, чтобы он мог успеть на поезд, так как ему надо было ехать куда-то по работе. Придя в пятницу, он очень подробно и обсессивно описывал свое беспокойство по поводу опоздания на поезд, возможности попасть в пробку и так далее, а также то, как он попытался оградить себя от этих проблем. Еще пациент обсуждал тревогу относительно потери членства в клубе, который он не посещал, а также говорил о друге, который был не очень приветлив с ним в телефонном разговоре. Джозеф интерпретировала его ощущение себя ненужным, связанное с выходными, чувство исключенности и потребность не уехать, а, наоборот, остаться со своим анализом. Но несмотря на аккуратно и подробно изложенные идеи, она чувствовала, что не достигла с ним настоящего контакта и не помогла ему с его тревогой. Пациент тем не менее подхватил ее комментарий относительно его потребности быть внутри и в безопасности. Он начал говорить «теперь совершенно в ином духе, плавно, о том, как напоминает эта проблема его затруднения при смене работы, переезде на новое место работы, покупке новой одежды» и так далее, и так далее. Джозеф продолжает:
В этот момент, думаю, возникла интересная вещь. Все, что он говорил, казалось справедливым и важным само по себе, но мысли больше не продумывались: они стали словами, конкретными аналитическими объектами, в которые он мог погружаться, оказываться втянутым, как если бы они были неким психическим приложением к физическому телу, в которое он уходил на сеансе. (P. 165)
Для Джозеф эти ассоциации представляли собой действие. Они позволили ее пациенту избежать необходимости испытывать ощущение отдельности и покинутости, как психической, так и физической, или размышлять о нем. Вместо этого он смог окунуться в ощущение разделенного и согласованного с нею фантазийного понимания себя – ощущение общности.
В конечном итоге Джозеф сообщила ему, что, по ее мнению, произошло. Он был потрясен: «Когда вы это сказали, в меня как будто воткнули нож».
Этот пример иллюстрирует точку зрения, которую Джозеф представляла снова и снова, обучая и супервизируя: «интерпретации редко выслушиваются исключительно как интерпретации, за исключением тех случаев, когда пациент близок к депрессивной позиции». Она продолжала разрабатывать идеи, выдвинутые несколькими кляйнианскими мыслителями, относительно различий в переносе пациентов, находящихся в состоянии психического функционирования, более или менее соответствующего параноидно-шизоидной или депрессивной позиции.