Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Позвольте мне (перефразируя Клее) «погулять этим словом». В. де Посадас (De Posadas, 2012) отметила в дискуссии из раздела «Аналитик за работой»: когда мы читаем на языке, который не является для нас первым или привычным, мы замечаем те звуки и выражения, которые не привлекли бы нашего внимания в нашем родном языке. Меня заинтересовали три очень похожих по звучанию слова. Два из них часто попадаются в тексте и имеют связанные значения: raclée [побои] и râler [ворчать, стенать]; третье (его в тексте нет) звучит точно так же, как raclée, – это racler [скрести]. Звук «р» в этих словах какой-то скребущий (горловой), не как в английском.

Аликс и Жюльен договорилось не шлепать своих детей, тем самым дезидентифицируя Жюльена от отца, наносящего побои [raclées]. Но поскольку Жюльен испытывает особый стресс в этот момент (он в процессе отказа от своей зависимости от сигарет – как Аликс в ее анализе пытается отказаться от своей зависимости от перверсной фантазии), он часто «ворчит» на сына: il râle – словесный удар. Глагол râler восемь раз звучит в понедельничной сессии. Аналитик отчетливо связывает комментарии пациентки по поводу «дома трагедии» с «домом, где отец ворчит и наносит побои» и затем интерпретирует тревогу пациентки в переносе (что аналитик будет «ворчать» относительно желания своей пациентки уйти с сессии пораньше).

Меня заинтересовало третье слово, racler, которое не появляется в тексте: racler sa gorge означает прокашляться, прочистить горло – этот звук «р» соскребает нежелательную субстанцию. Мне пришло в голову: отец, чей единственный вклад в жизнь дочери – отношения с ней, которые длятся только мгновение, через предоставление семени для ее зачатия, может переживаться пациенткой как просто избавление от какой-то субстанции и с нею – от своего ребенка: так же не раздумывая, как человек, откашлявшись, сплевывает мокроту. Может ли это быть бессознательной фантазией, стоящей за фантазией сознательной, об отце, чья единственная активность, так, как она воображается в физических отношениях с дочерью, – это повторение, вновь, вновь и вновь, побоев? Об отце, который наносит raclées и который racle свое горло. Не может ли это быть связано с выбором слова для сравнения с новым, много лучшим, настоящим отцом, который только râle? Выбирает ли Аликс бессознательно раз за разом слово râler вместо любого другого слова со сходным значением, чтобы свести и одновременно разделить фантазийного отца и отца реального? И не выбрано ли это конкретное слово потому, что оно также несет в себе коннотацию страдания (стенаний, стонов как будто от раны), что наводит на мысль о «доме трагедий», меланхолическом сценарии (всегда «красном и черном» – Sodré, 2005), содержащем одновременно ярость против объекта и печаль о нем, не только ребенка без отца, но также и (внутреннего) отца без ребенка?

* * *