Межконтинентальный узел

– Графом Алексеем Константиновичем Толстым пробавляетесь? – поинтересовался Сазонов. – Рискованно, весьма рискованно.

– Почему? – задумчиво рассматривая из темноты павильона лицо Тубина, спросил Славин.

– Сейчас появился целый сонм защитников дореволюционной истории России, стоят на страже величия державы, ее традиций.

– Правильно делают, по-моему.

– Ой ли? Гипертрофированная любовь ко всему своему – даже к тому, что кроваво и темно, – к добру не приводит. Я понимаю, Донской, Радищев, Чайковский, но когда иные радетели квасного патриотизма начинают меня убеждать, что Николай Первый был вполне интеллигентным человеком, чугунку в России построил, мне делается стыдно перед Пушкиным и Лермонтовым.

– Ну, такого рода монархические настроения просто неинтеллигентны, – заметил Славин, – и свидетельствуют о малой научной подготовленности собеседника. Не обращайте внимания, нервы сбережете…

– Нервов вообще не осталось, ошметки…

– Скажите, а Тубин в экспедиции всех в преферанс обыгрывает?

– Ах, вам и это известно? Ну и пресса… Да, он играет жестко, красиво играет, школа Иванова, ничего не скажешь.

– Школа Иванова? А кто это?

– Его приятель, математик… Поразительный мужик! Мозг как компьютер… Но он не только математик, он великий артист и психолог. Играет каждого участника пульки, рисует себе его психологический портрет, только поэтому и обставляет всех нас.

– Всегда?

– По-моему, всегда.

– Помногу?

– Да уж не на рубль.

– А куда деньги девает?

– Гуляка… Осталась пара-тройка мужских лет, потом старость, вот и торопится…

– Хорошо его знаете?

– Он к Тубину прилетал в Ялту, когда мы там работали. Я еще снял его в эпизоде, где гоняют на водных лыжах, он утер нос профессионалам.

– У нас нет профессионалов, – улыбнулся Славин. – Наш спорт любительский… Днем слесарь на заводе, а вечером едет в «Лужники» играть против сборной ФРГ, разве нет?

…Славин пошел на съемочную площадку, под свет юпитеров, к Тубину; тот сразу же сказал, что Митя Степанов его старый друг.

– Хочу сняться в его сценарии, но он мне одних злодеев предлагает, а на злодеях звание народного артиста Союза не получишь, нужна галерея положительных образов, да и премию дают только тем актерам, которые играют передовиков; удивляюсь, как Броневому дали орден за Мюллера…

Славин поинтересовался:

– А какое значение для роли имеет то, что вместо шпал вам повесили кубари на петлицы, Василий Аркадьевич?

– Не понятно? – удивился тот искренне.

– Совершенно не понятно.

– Никто не понимает трепетную душу артиста, – вздохнул Тубин. – А жаль. Если я батальонный комиссар, то и ощущаю себя по-комиссарски… Политрук – низшее звено политработников, надо искать свою краску, манеру поведения, а в режиссерском сценарии было: батальонный комиссар. К этому я и готовился, Симонова перечитал, Гроссмана, Бондарева с Быковым, Бориса Васильева… Нафантазировал характер, в сценарии-то один контур, не слова – жестянки, сплошная функциональность… И – на тебе, политрук!

– А какая награда на гимнастерке… Это тоже важно для артиста?

– Невероятно! Однажды я играл в довольно большом эпизоде – роль маршала Мерецкова. Вы себе не представляете, какую летящую радость я испытывал все то время, пока носил маршальскую форму со Звездой Героя…

– А в преферанс это играть не мешало? – усмехнулся Славин.

– Что вы! Какой там, к черту, преферанс! Я не мог взять в руки карты! Я был в образе полководца! У меня сон пропал, врачи седуксен прописали!

– А вы бы Иванова сыграть смогли?

– Егора?

– Да.

– Если б написали, смог. Характер. Камень. Махина. И при этом нежный ребенок. В нем мало кто видит мальчика, решившего доказать миру свое право на мечту. Он же прячется от людей, придумал себе имэдж[8], под ним и живет…

– Но у него ни Звезд нет, ни лауреатств… Лацканы пустые, один характер, – поддел Славин.

– Звезды будут, – убежденно ответил Тубин. – И лауреатство тоже. Обидно, конечно, если посмертно…

– Кто у вас в пятницу проиграл? – лениво поинтересовался Славин. – Говорят, рубка была любопытнейшая…

– Гена пролетел как голубь.

– Кульков?

– Да. – Актер расхохотался. – Слыхали историю про то, как хоронили преферансиста, который умер от разрыва сердца, взяв две взятки на мизере?

– Не слыхал.

– Но в преф играете?

– Если только в поезде.

– Тогда поймете… Хоронят покойника коллеги по зеленому столу, скорбно идут за гробом, а один участник пульки шепчет другому: «Если бы я зашел к нему восьмеркой треф, – и кивает на гроб, – он бы потащил не две, а шесть взяток…»

– Странно, я встречался сегодня с Ивановым, – посмеявшись над анекдотом, заметил Славин, – и он не произвел на меня впечатление человека, живущего под имэджем…

– Это, знаете ли, вопрос талантливости… Если вы сразу же замечаете, что человек играет, – тогда, конечно, неинтересно; провинция наигрывает так, что швы видны. Только личность вживается в образ, который ею задуман и выбран… Помните, у Пастернака: «Пройду, как образ входит в образ и как предмет сечет предмет».

– А как бы вы играли Иванова?

– Не понял. Что значит – как бы играл? Так, как его образ написал бы сценарист…