Межконтинентальный узел

– Ну да, конечно, – Яхминцев посмотрел на Славина своими холодными, несмеющимися глазами, – все верно, только, изволите ли видеть, я прагматик, из комсомольского возраста, к сожалению, вырос, живу и работаю в предлагаемых обстоятельствах и, повторяя слова Пастернака, которые тот написал в одной из своих телеграмм, «положа руку на сердце», тоже кое-что сделал для отечественной науки. Я был готов взять на себя организационные хлопоты, потерять и полгода в походах по заседаниям и комиссиям, но разве Иванов согласится работать вместе со мной?! При том, что он весьма и весьма талантлив, гордыня в нем воистину феноменальная, не зря он Вагнера более всех других композиторов любит, особенно «Полет валькирий».

– Это всегда в нем было?

– Знаете, я не люблю говорить о ком бы то ни было за глаза. Конечно, ему не просто смириться с тем, что он – в некотором роде уникум, человек с мировым именем – работает под моим началом…

– Простите, профессор, мой вопрос: если вы считаете его истинным талантом, то отчего бы вам не уступить ему свое место? Вы, как я понял, радеете не о своей роли, но прежде всего о судьбе отечественной науки…

– Именно потому, что я радею о судьбе русской науки, мне и приходится – несмотря ни на что – сидеть в этом кресле. Приди Иванов, он бы разогнал отдел, привел бы ватагу молодых авантюристов без роду и племени, для которых нет ничего святого, и начал бы, что называется, с чистого листа. Я против кардинальных ломок, Виталий Всеволодович, стою за эволюционный путь развития – опять-таки в предложенных обстоятельствах… Я, кстати, не очень понимаю: какого рода статью вы готовите?

– Статью-раздумье, – ответил Славин.

– Это как?

– Очень просто: берется факт, жизненная коллизия, и журналист высказывает свое отношение к происходящему…

– Очень важное дело, – согласился Яхминцев. – В «Литературной газете» самые читаемые материалы именно такого рода… Вы посоветовались с Иннокентием Владимировичем?

– А кто это?

– Валерьянов, наш куратор в министерстве…

– Нет.

– Но вы намерены встретиться с ним?

– Считаете, что нужно?

– Полагаю, необходимо.

– Почему?

– Вы по образованию не математик?

– Увы, нет.

– Вы хорошо ответили… «Увы, нет»… Обратили внимание: сейчас тяга к технике уступила место гуманитарному направлению? Снова лирики начали одолевать…

– Не в лириках дело, – возразил Славин. – Просто инженер зарабатывал у нас меньше рабочего средней квалификации… Сейчас, думаю, положение изменится.

– Вашими бы устами да мед пить, – вздохнул Яхминцев. – А по поводу визита к товарищу Валерьянову я не случайно сказал… Поймите, я в довольно трудном положении: Иванов говорит обо мне все, что ему вздумается, у него какой-то маниакальный пункт ваш покорный слуга… Я не смею уравниваться с ним: во-первых, потому, что считаю это недостойной склокой, а во-вторых, я руководитель. То, что позволено быку, не позволено Юпитеру. Я отвечаю за коллектив, а это достаточно большая честь, чтобы поддаваться эмоциям.

– У вас с ним давно такие отношения?

– Честно говоря, не помню…

«Помнишь, – подумал Славин. – С пятьдесят второго года, когда ты нес по кочкам “лженауку”, именуемую кибернетикой, “зловредный бред псевдоученого Винера”, а Иванов стоял за нее горой и был с твоей помощью отчислен из аспирантуры за “проповедь чуждых советскому ученому влияний буржуазного Запада”».

– Я ничего не стану писать, не показав заготовку статьи вам, – пообещал Славин. – И товарищу Валерьянову, как вы посоветовали. Поэтому ответьте, пожалуйста, на ряд вопросов личного, что ли, плана. Можно?

– Извольте… Если это не будет входить в противоречие с моим понятием мужского благородства…

– Что делал Иванов после того, как его отчислили из аспирантуры?

Яхминцев долго, не мигая, смотрел в глаза Славина. Взгляд его словно бы старался оттолкнуть собеседника; лицо было неподвижным, замершим.

– Если мне не изменяет память, из аспирантуры его отчисляли дважды…

– Мне известен один эпизод такого рода… С чем он был связан?

– С кибернетикой, – после некоторой паузы ответил Яхминцев. – А про историю с Милой Ковальчук не слыхали?

– Нет. – Славин покачал головой. – Не слыхал.

– Вполне романтическая история… Была у нас такая студентка… Дивная красавица… С длинной косой, знаете ли, статная, приветливая… Словом, Иванов жил с ней больше года, а когда Мила забеременела, отказался оформить их отношения, бросил девушку на произвол судьбы…

– Плохо.

– Да уж, хорошего мало…

– Это случилось еще до передряги с «низкопоклонством» перед кибернетикой?

– Да, примерно за год. Или полтора, разве упомнишь…

– Было общественное разбирательство?

– Да, поначалу исключили из комсомола, но горком оставил его в рядах… Со строгим выговором… А из аспирантуры отчислили… И если бы не постоянное покровительство академика Крыловского, не было бы сегодня профессора Иванова…

– А кто поднял вопрос о его вторичном отчислении?