Межзвездный скиталец

In the towns at night our inns were besieged by multitudes, so that we got no peace until the soldiers drove them off with lance-pricks and blows.	По вечерам в городах занимаемая нами гостиница осаждалась толпами, так что мы не имели покоя, пока солдаты не отгоняли их копьями и пинками.
But first Kim would call for the village strong men and wrestlers for the fun of seeing me crumple them and put them in the dirt.	Но Ким первым делом созывал силачей и борцов деревни, чтобы полюбоваться, как я их сокрушаю и кладу в грязь.
Bread there was none, but we ate white rice (the strength of which resides in one's muscles not long), a meat which we found to be dog (which animal is regularly butchered for food in Cho-Sen), and the pickles ungodly hot but which one learns to like exceeding well.	Хлеба нигде не было, но зато мы ели белый рис (от него плохо развиваются мускулы), мясо -- как мы убедились, собачье (собак бьют в Чо-Сене на мясо) -- и соленья, невероятно острые, но превосходные, когда привыкнешь к ним.
And there was drink, real drink, not milky slush, but white, biting stuff distilled from rice, a pint of which would kill a weakling and make a strong man mad and merry.	Получали мы также настоящий хороший напиток, не молочную жижу, но белую острую водку, перегоняемую из риса, одной пинты которой было достаточно, чтобы убить слабого человека, а сильного привести в безумно-веселое настроение.
At the walled city of Chong-ho I put Kim and the city notables under the table with the stuff-or on the table, rather, for the table was the floor where we squatted to cramp-knots in my hams for the thousandth time.	В окруженном стенами городе Чонг-Хо я положил Кима и городскую знать под стол, напоив их этим напитком -- или, вернее, на стол, потому что стол был накрыт на полу, а мы сидели на корточках.
And again all muttered	Опять все бормотали:
"Yi Yong-ik," and the word of my prowess passed on before even to Keijo and the Emperor's Court.	"Йи-Йонг-Ик", -- и молва о моей доблести дошла до Кейджо и императорского двора.
I was more an honoured guest than a prisoner, and invariably I rode by Kim's side, my long legs near reaching the ground, and, where the going was deep, my feet scraping the muck.	Я скорее был почетный гость, чем узник, и неизменно ехал рядом с Кимом, доставая длинными ногами почти до земли, а в грязь задевая подошвами землю.
Kim was young.	Ким был молод.
Kim was human.	Ким был человечен.
Kim was universal.	Ким бы универсален.
He was a man anywhere in any country.	Он чувствовал себя как дома в любой стране.
He and I talked and laughed and joked the day long and half the night.	Мы с ним беседовали, смеялись и шутили весь день напролет и добрую половину ночи.
And I verify ate up the language.	И я быстро усваивал новый язык.
I had a gift that way anyway.	У меня был дар к изучению языков.
Even Kim marvelled at the way I mastered the idiom.	Даже Ким изумлялся, как легко я овладел местным наречием.
And I learned the Korean points of view, the Korean humour, the Korean soft places, weak places, touchy places.	Я изучал корейские взгляды, корейские нравы и слабые места корейца.
Kim taught me flower songs, love songs, drinking songs.	Ким учил меня песням о цветах, любовным песням, застольным песням.