Межзвездный скиталец

And while the poor asses of labourers read and believed, while the Senate Committee dined and wined with the Warden at the expense of the state and the tax payer, Ed Morrell, Jake Oppenheimer, and I were lying in our jackets, laced just a trifle more tightly and more vindictively than we had ever been laced before.	И в то время, как бедные ослы из рабочего класса читали и верили, в то время, как сенатская комиссия и спала и ела у смотрителя за счет государства и налогоплательщиков, мы с Эдом Моррелем и Джеком Оппенгеймером лежали в наших смирительных куртках, стянутых еще туже и еще мстительнее, чем когда-либо раньше.
"It is to laugh," Ed Morrell tapped to me, with the edge of the sole of his shoe.	-- Да ведь это смеху подобно! -- простучал мне Эд Моррель концом своей подошвы.
"I should worry," tapped Jake.	-- Плевать мне на них! -- выстукивал Джек.
And as for me, I too capped my bitter scorn and laughter, remembered the prison houses of old Babylon, smiled to myself a huge cosmic smile, and drifted off and away into the largeness of the little death that made me heir of all the ages and the rider full-panoplied and astride of time.	Что касается меня, то я также выстукал свое горькое презрение и смех. Вспомнив о тюрьмах Древнего Вавилона, я усмехнулся про себя космической улыбкой и отдался охватившей меня волне "малой смерти", делавшей меня наследником всех богов и полным господином времени.
Yea, dear brother of the outside world, while the whitewash was running off the press, while the august senators were wining and dining, we three of the living dead, buried alive in solidarity, were sweating our pain in the canvas torture.	Да, дорогой брат мой из внешнего мира, в то время как благоприятный для смотрителя отчет печатался на станке, а высокопоставленные сенаторы жрали и пили, мы, три живых мертвеца, заживо погребенные в наших одиночках, исходили потом, мучаясь в смирительных рубашках...
And after the dinner, warm with wine, Warden Atherton himself came to see how fared it with us.	После обеда, разгоряченный вином, смотритель Этертон самолично явился посмотреть, что с нами.
Me, as usual, they found in coma.	Меня он, по обыкновению, застал в летаргии.
Doctor Jackson for the first time must have been alarmed.	Тут впервые встревожился сам доктор Джексон.
I was brought back across the dark to consciousness with the bite of ammonia in my nostrils.	Мне вернули сознание нашатырным спиртом, пощекотавшим мне ноздри.
I smiled into the faces bent over me.	Я усмехнулся в физиономии, склонившиеся надо мною.
"Shamming," snorted the Warden, and I knew by the flush on his face and the thickness in his tongue that he had been drinking.	-- Притворяется! -- прохрипел смотритель; и по тому, как горело его лицо и как он еле ворочал языком, я понял, что он пьян.
I licked my lips as a sign for water, for I desired to speak.	Я облизал губы, требуя воды, потому что мне хотелось говорить.
"You are an ass," I at last managed to say with cold distinctness. "You are an ass, a coward, a cur, a pitiful thing so low that spittle would be wasted on your face.	-- Вы осел! -- проговорил я наконец с холодной отчетливостью. -- Вы осел, трус, гнусность, собака настолько низкая, что жаль тратить плевка в вашу физиономию!
In such matter Jake Oppenheimer is over-generous with you.	Джек Оппенгеймер чересчур благороден с вами!