Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

И есть что-то в его поведении, что злит её. В спокойствии, которое он источает, в том, как ровно он дышит. Даже если она не уверена, что действительно сможет проклясть его, часть её хочет, чтобы он её боялся. Хоть немного.

— И что ты планируешь делать? — до невозможного спокойно спрашивает он.

— Я могла бы зашить твои глаза, — тихо предлагает она. — или превратить твои мышцы в свинец. Я могу сделать что угодно. Могу проникнуть в каждое твоё воспоминание, если захочу.

Он опускает дневник пониже, чтобы полностью видеть её, но выражение его лица по-прежнему не меняется. Она чувствует, как напрягается её челюсть.

— Мне кажется, это уже слишком.

Она вытягивает руку, и её палочка оказывается ещё ближе к его лицу.

— После всего этого? После всего, что я сделала, ты хотел подставить меня? Подставить себя? — её рука дрожит.

Малфой чуть хмурится.

— Я сказал тебе не вмешиваться. Но ты не послушала.

— Если бы я послушала, ты бы умер.

— Лучше я, чем ты, — просто говорит он. Словно это очевидный факт, что-то вроде значения руны или ингредиента для зелья.

Её рука колеблется всего мгновение, прежде чем она заставляет себя собраться.

— Ты…я — со мной ничего не случилось. Я — я здесь, я стою прямо перед тобой—

— Как думаешь, почему я хочу, чтобы ты осталась? Когда ты прямо передо мной, я могу защитить тебя.

В уголках её глаз скапливаются слёзы. Она игнорирует это. Ей нужно договорить до конца.

— Малфой—

— Грейнджер.

Она фыркает и подаётся ещё немного ближе; кончик палочки замирает совсем рядом с его носом.

— Давай проясним кое-что, хорошо?

Он вскидывает брови, словно бросая ей вызов. Складывает руки на коленях.

— Теперь в твоей жизни есть я. Ты сказал, что мне нужно заслужить тебя, и, думаю, я с этим справилась. Я очень рада, что оказалась во всём этом твоём водовороте.

Он ухмыляется, как делает это всегда, когда ему некомфортно.

— Поэтично.

— Помолчи, — она машет палочкой у него перед лицом. — послушай хоть раз в жизни. Если ты хочешь, чтобы я осталась, ты никогда больше не подведёшь меня. Ты никогда больше не будешь играть ни со своей, ни с моей, ни с чьей-либо ещё жизнью.

Он усмехается, поэтому она делает последний шаг вперёд и упирается кончиком своей палочки в нежную кожу под его подбородком. Так, как она делала это, кажется, ещё тысячу лет назад, в разрушенной уборной.

Малфой замирает.

— Ты как-то сказал, что видишь во мне угрозу, — бормочет она, исследуя его настороженный взгляд. — я надеюсь, это всё ещё актуально.

Он медленно моргает. И отвечает, уже совсем другим тоном:

— Это всегда будет актуально.

Эти слова заставляют её почувствовать силу, гордость за себя. Она отступает назад — опускает палочку.

— Хорошо, — говорит она, прежде чем отвернуться. — я скоро вернусь.

Анализировать поведение Пэнси никогда не было просто, но, судя по тому, как она постоянно поправляет волосы и цепляется пальцами за подол юбки, её беспокоит то, как она выглядит.

— Ты… — Гермиона прочищает горло. — ты отлично выглядишь.

Пэнси шумно фыркает, сразу заставляет свои руки замереть и переводит взгляд на золотую решётку министерского лифта.

— Отъебись, Грейнджер. Мне не сдалось твоё одобрение.

— Ты понимаешь, что он, скорее всего, будет весь в грязи—

— Я сказала отъебись.

Гермиона поджимает губы и кивает.

— Хорошо, — говорит она, чтобы ещё через пару секунд тихо добавить, — но у тебя классная юбка.

— Я знаю.

— Хорошо.

Остальные тридцать секунд в лифте проходят в неловкой тишине — это оставляет Гермиону наедине с тем ощущением, которое не отпускает её с того самого момента, как она постучалась в дверь спальни Пэнси. С ощущением, что она вторгается во что-то исключительно личное. Что-то хрупкое. Вторгается, даже если она должна быть здесь.

Она не пойдёт с ней к клеткам. Она уже решила. Она подождёт у дверей, со стражником, столько, сколько потребуется. А потом она выведет Пэнси обратно. Вот и всё.

Неважно, насколько ей любопытно.

Стражник — это всё тот же полный мужчина, которого она встречала практически каждый раз, когда посещала камеры предварительного заключения; её визит, кажется, не капли не удивляет его.

— Доброе утро, — говорит она, хотя их отношения далеки от дружеских.

Охранник сверкает потемневшими зубами.

— Пэнси Паркинсон пришла увидеть Теодора Нотта.

Взгляд его тусклых глаз перемещается на Пэнси, и Гермиона чувствует, как та напрягается.

Она прочищает горло.

— Побыстрее, пожалуйста.

Он не отводит взгляд от Пэнси.

— Разве она не на испытательном сроке?

— Да, — огрызается Гермиона, не в силах скрыть приступ раздражения. — поэтому я сопровождаю её. Вы её пропустите?

Стражник медленно — словно у него есть всё время мира — переводит взгляд обратно на Гермиону.

— Ещё раз, кого она пришла увидеть?

Она выдыхает, заставляя себя успокоиться, и снова прочищает горло.

— Теодора Нотта.

И она понимает, что здесь что-то не так, когда стражник показательно хмурится. Демонстрирует отрепетированное замешательство.

Пэнси тоже чувствует это. Совершенно замирает, когда стражник тянется почесать свою жирную голову.

— Нотт… — вяло повторяет он. — Нотт. Мм…нет. У нас нет никого с таким именем.