Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

Малфой изучает её взглядом — косится недовольно, а затем морщит нос, когда переводит взгляд на кружку.

— Сливочное пиво для детей.

Она фыркает. Громко. Очень не по-Гермионски.

— Кажется, со мной оно работает отлично.

Выражение его лица ещё пару секунд остаётся напряжённым, подозрительным — но затем он расслабляется. Откидывается на подоконник позади него, ромбовидные стекла закручивают его отражение, словно в калейдоскопе, когда он двигается.

— Я вижу, — он засовывает руки в карманы. — очень в твоём стиле. Запьянеть от сливочного пива.

Она презрительно шмыгает носом. Ставит чашку и упирается обеими ладонями в столешницу, чтобы приподняться. А затем она садится на стол, скрестив ноги, опираясь на ладони. На мгновение поднимает голову, наслаждаясь тем, как это заставляет мир начать вращаться вокруг неё.

— Я решила не обижаться на тебя сегодня, Малфой. Вообще.

— Мудрое решение, — лениво тянет он.

И она слишком резко запрокидывает голову — на мгновение у неё перед глазами темнеет. Она тихо смеётся, комната переворачивается у неё перед глазами, и она вытягивает обе руки вперёд, чтобы восстановить равновесие. Чашка со сливочным пивом шатается, но Гермиона спасает её. Спасает заметно быстрее, чем она спасала себя.

— Вау, — она широко улыбается ему. — это было близко.

— Что ты здесь делаешь, Грейнджер? — теперь его голос звучит серьёзно.

Она пожимает плечами.

— Я увидела свет.

— Ты не следила за мной?

Она качает головой. Хихикает — кажется, не хихикала столько с самого детства.

— Знаешь, Малфой, мне кажется, мы просто постоянно оказываемся в одном и том же месте в одно и то же время. Знаешь? Просто, — она икает. — совпадение. Или, — снова икает. — судьба.

— Судьба? — его голос полон скепсиса. То же можно сказать о его лице, когда она оказывается в состоянии посмотреть на него. Но, кроме него, есть что-то ещё — что-то вроде намёка на улыбку. Совсем чуть-чуть. Она не уверена. — сколько ты выпила, Грейнджер?

Её взгляд устремляется от его рта к его глазам, и она пару секунд тупо смотрит на него. Затем она улыбается. Широкой, озорной улыбкой. Она поднимает кружку, в которой осталось несколько сантиметров жидкости, и победоносно взмахивает ею перед собой.

— Ты будешь ненавидеть себя завтра утром, — говорит он.

— Я ненавижу себя каждое утро.

А затем они погружаются в тишину. В такую мутную и густую. Она осознаёт, что смотрит вниз, на столешницу, и её щеки порозовели — не только из-за алкоголя. Она не знает, зачем сказала это. Она не хотела говорить это.

Когда она снова смотрит на него, выражение его лица снова становится напряжённым. Она видит что-то вроде смеси непонимания и чего-то ещё. Беспокойство? Нет, это снова сливочное пиво.

— Грейнджер… — начинает он.

— М-м, — она качает головой. Открывает рот, чтобы сказать я не это имела в виду, но вместо этого, — Я не хочу говорить об этом, — и она откидывается назад, недовольная собой, хмурит брови. — это не… — она пытается снова. — Мне — мне стыдно за это. — а потом она соскакивает со стола, потому что это вообще не то, что она хотела сказать.

Всё это время Малфой смотрит на неё так, будто перед ним не она, а какая-то безумная цирковая палатка, которая внезапно начала разваливаться на части.

— Что ты пытаешься сказать, Грейнджер?

И у него этот тон. Этот чёртов тон, в котором её друзья любят разговаривать с ней. И даже некоторые профессора. Тон, нужный для разговоров с кем-то ненормальным. С кем-то ранимым, с кем-то, кого легко спровоцировать. Она ненавидит этот тон.

— Я пытаюсь сказать, что я не в порядке, — бормочет она. Удивленно охает. — Нет — я имею в виду… нет, я — я не в порядке. — она запускает пальцы в волосы, прижимает их к вискам. — Какого чёрта? Какого чёрта? — шепчет она. А потом, — я пытаюсь сказать, что хочу извиниться.

Всё это вырывается из её рта быстро, словно одно длинное слово, и, когда она замолкает, она в ярости на себя. Но она уже сказала это, и она не может забрать это назад, и ей приходится заставить себя посмотреть на него.

Она собирается с силами и отрывает свой взгляд от стола. Переводит его на Малфоя.

Его брови поднимаются к линии роста волос.

— Хочешь… извиниться? — повторяет он.

— Да — и? Что с того? — огрызается она, протягивая руку к кружке. Она чувствует, как пылают её щеки. Чувствует, как начинает потеть от волнения.

— За что?

— Боже, — раздражённо говорит она. — просто — прекрати задавать мне вопросы, я — я извиняюсь за то, как повела себя с тобой… в тот раз. За своё поведение.

И затем ей внезапно кажется, что какой-то груз, который давил на неё всё это время, растворяется. Она немного выпрямляет спину. В голове всё как будто немного проясняется. Она ставит кружку обратно на стол. Бросает на него ещё один взгляд. И его брови всё ещё невероятно высоко, но теперь в его глазах есть какая-то мягкость, которую она никогда прежде не видела. Это немного потерянная мягкость. Мягкость, с которой он не знает точно, что делать. Но, тем не менее, она есть.

Ну, пока он не прячет её. Прячет за своей обычной равнодушной маской.

— Это неважно, Грейнджер.