Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

Малфой сейчас нарушает множество социальных правил. Но, к его чести, ему, похоже, все равно. Кажется, он даже не замечает все эти взгляды и шепотки — эти шутки. Он действительно сконцентрирован, крепко сжимает перо, хмурит брови — они то немного выпрямляются, то сгибаются снова, пока он пишет.

Она не знает, почему, но ей отчаянно хочется узнать, что он пишет. Он не похож на журналиста-любителя — вообще нет. А если даже да, то у Малфоя есть сторона, которую она никогда не видела. И это — тревожит.

Она опускает взгляд. Чуть не опрокидывает чашку, когда хочет схватиться за неё — разом выпивает половину. Она направляет всё свое внимание на вкус Эрл Грея и ванили и решает никогда больше не думать об этом, каким бы интригующим всё это ни было.

Любопытство ни к чему хорошему не приведёт.

10 сентября, 1998

— Милисент говорит, что он сошел с ума. Видимо, он уже несколько недель посещает психиатра-целителя.

Она слышит это по дороге в больничное крыло. Она показывает свой шрам раз в неделю, и она надеется попросить у мадам Помфри мазь против зуда — ни одно из ее заклинаний не сработало.

Но она забывает обо всём этом, потому что две девушки — слизеринки — судя по всему, пятого года обучения — шепчутся так, будто обсуждают что-то до ужаса постыдное.

Это останавливает её, и она неожиданно для самой себя отступает в сторону. Проскальзывает в нишу в стене, чтобы послушать. Она вообще не любительница подслушивать. На самом деле, вообще нет. Но она догадывается, о ком они говорят, и это редкий шанс услышать подробности из внутреннего источника.

— Да, и я слышала, что это по приказу Министерства, — говорит вторая девушка. Гермиона не вполне видит её лицо, но, судя по всему, она крутит одну свою косу и пожёвывает другую. — ему предложили либо это, либо Азкабан.

Её подруга усмехается.

— Это похоже на слух.

— Но это правда. Говорят, что на самом деле это он убил прошлого директора.

— Вы действительно должны обсуждать вещи, о которых ничего не знаете?

Она не хотела говорить это, но оно всё равно вырывается из её рта — и ей приходится действовать в соответствии со своими словами. Она выходит из ниши и подходит ближе к ним. Она не уверена, злится она просто из-за того, что они оскорбляют память Дамблдора, или здесь есть что-то ещё. Но в подобные моменты она жалеет о том, что не стала толком думать о предложении МакГонагалл — о предложении занять место старосты. Было бы очень приятно забрать баллы у этих девушек.

Но такие вещи — снятие очков и дежурство в коридорах — все они кажутся такими бессмысленными сейчас. Она не могла согласиться.

Девушки смотрят на неё широко раскрытыми глазами, на их щеках выступает румянец, а потом они начинают шептаться друг с другом о ней, словно она не стоит точно перед ними.

— Убирайтесь, пока я не нашла старосту, — резко говорит Гермиона. — и начните вести себя в соответствии со своим возрастом.

Они хихикают и убегают, и она закатывает глаза, поправляет сумку на плече и поворачивает за угол, направляясь в больничное крыло.

Она знает, что слухам нельзя доверять — просто посмотрите, что они говорят о Дамблдоре. Но одна часть разговора всё никак не покидает её голову.

Целитель-психиатр.

Ей интересно. Серьёзно.

========== Часть 4 ==========

11 сентября, 1998

Дневник,

Пусть я и рискую походить на Хаффлапаффца, я всё равно скажу это. Мне снова плохо. Заклинание заканчивает действовать раньше времени, что бы я ни делал, и моя рука горит. Не то чтобы это много для тебя значило. Ещё раз, как вы там сказали? Ситуация не «подходит» для более интенсивного лечения?

Она заражена, ёбаные идиоты. Вы не видите? Мне охуеть как больно.

И если вы считаете это извращённым способом ещё раз наказать меня за всё, то это не я должен вести этот дневник. Мне просто нужны таблетки. Что-нибудь другое. Что угодно. Заставьте это пройти. Я не против того, чтобы умолять — как вы уже знаете.

Но вам плевать, не так ли?

Я думал, на вашей стороне все должны быть сострадательными. Добрыми. Что ж, поздравляю, вы всех наебали. Вы точно такие же злые, как я. Примите к сведению.

И ради Мерлина, дайте мне таблеток.

Дайте мне таблеток дайте мне таблеток дайте мне таблеток дайте мне ёбаных таблеток.

Или мне придется прибегнуть к более отчаянным мерам.

Драко

14 сентября, 1998

Она не знает, что случилось. На самом деле, нет. В конце концов, она даже не любила Лаванду.

Но они на Зельеварении со Слагхорном, работают над Бодроперцовым зельем. Парвати и Падма сидят за столом рядом с ней, суетятся над своим котлом, и Гермиона, занятая нарезанием имбирного корня, просто поднимает голову в самый подходящий момент.

Или в самый неподходящий.

Поднимает голову, когда Парвати шутит о запахе зелья — судя по всему, это какая-то шутка для своих — и, когда Падма смеётся, Парвати чуть-чуть поворачивается. Нормальный человек даже не заметил бы этого. Но Гермиона знает. Знает, что она повернулась, чтобы рассказать Лаванде. Она видит, как Парвати замирает — видит, как подрагивает её улыбка. Она чуть встряхивает головой и поворачивается обратно к Падме. Прочищает горло и продолжает работать.