Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

Потому что Лаванды больше нет.

И что-то в этом тревожит Гермиону — острыми шипами втыкается куда-то ей в живот. Она чувствует себя плохо. Неожиданно ей ослепительно, головокружительно плохо. Её рука разжимается, и она раньше времени роняет корень в котёл — зелье шипит и дымится. Она едва замечает это. Её нож звенит, ударившись о пол, и взгляды нескольких пар глаз устремляются на неё. Их становится больше, когда она поворачивается и бросается к двери.

— Мисс Грейнджер? — зовёт Слагхорн, но она уже бежит по коридору. И, стоит ей добраться до уборной, как она теряет контроль. Кренится. Её тошнит.

Её тошнит в ближайшую раковину.

Возможно, это было из-за выражения лица Парвати. Или из-за пустого места рядом с ней, там, где должна была быть Лаванда. Была бы.

Нет, это вся идея происходящего. Вся эта концепция потери. Лицо Парвати и глаза Рона, когда они сидят в гостиной и он бросает взгляд на то место, где Фред и Джордж продавали свои контрабандные сладости. Даже Малфой, который бродит сам по себе, и Забини с Гойлом, которые ходят по отдельности после того, как Крэбба не стало. Рабочий стол в классе Защиты от Тёмных Искусств, за которым профессор Люпин однажды пил чай. Весь класс Зельеварения.

Всё это.

Ещё одна судорога пронизывает её внутренности, и её снова тошнит, она наклоняется ниже — пытается собрать волосы и убрать их назад. Её то и дело тошнит в течение добрых пяти минут — она совершенно опустошает свой живот. И, когда она наконец оказывается в силах поднять голову, она видит в зеркале своё лицо.

Бледное — влажное. У неё усталые глаза и впалые щёки, и она ненавидит то, как она выглядит. Ненавидит войну, отпечатавшуюся у неё на лице. Она не может спрятать это. Ни с помощью заклинания, ни с помощью маггловской косметики. Оно всё равно просвечивает.

Она чувствует тошноту. Старается стерпеть. Выдергивает палочку из кармана юбки.

— Редукто, — говорит она, её голос почти равнодушный — тихий. Но звон стекла невероятно громкий. Эхом проносится по уборной.

А потом она разбивает остальные. Все. Она идёт вдоль раковин, разбивая в осколки каждое зеркало, что появляется перед ней. Она поворачивается. Взрывает деревянную дверь одной из кабинок. Уничтожает другую. Оставляет на плиточном полу чёрную зияющую трещину, протянувшуюся до дальней стены. Вода из туалетов брызжет фонтанами, и в голове возникают неприятные воспоминания из первого года — в данный момент совершенно ненужные.

— Прекрати! — кричит она неизвестно кому. Самой себе. Она разбивает фарфор туалетов, один за другим, стекло хрустит под её ногами каждый раз, когда она делает шаг. — Прекрати! Прекрати! Прекрати это! — и её голос и хруст стекла эхом отражаются от стен, погружая уборную в хаос.

Она промокла насквозь, и сломанные раковины и унитазы шипят по-змеиному, и она просто запрокидывает голову назад и кричит. На потолок. На мир, что за ним. Она выпускает последнее заклинание — ломает единственную уцелевшую раковину — прежде чем упасть на колени.

Стекло врезается в её кожу, погружается глубоко внутрь. Она едва чувствует это.

Красный растекается по воде, разлитой на полу вокруг неё — медленно, красиво. Она смотрит на это. Наблюдает за тем, как он скручивается, медленно растворяется.

И когда она оглядывается, он смотрит на неё.

Малфой.

Ну конечно.

Он стоит в дверях, держа палочку в руке, равнодушно глядя на неё, несмотря на всё это. Он выглядит почти так же как раньше, на шестом курсе — теперь, когда он в школьной форме. Белоснежная рубашка. Зелёный галстук. Светлые, почти белые волосы. Но теперь он выше, тоньше и какой-то менее живой. Похожий на привидение. И он просто смотрит на неё. Молча. Она не может понять, о чём он думает.

И она не поднимается с колен. Не пытается запоздало скрыть или исправить что-то из произошедшего. Не пытается убрать с лица мокрые волосы или вытереть кровь. Она просто смотрит на него, её грудь тяжело вздымается, слёзы, которые она прежде не замечала, стекают по её щекам, и она говорит первое, что приходит ей в голову.

— Это женская уборная.

Малфой отвечает не сразу. Он делает медленный, осторожный шаг внутрь. Осколок фарфора хрустит под каблуком его ботинка.

— Была, — выдыхает он.

Он всё ещё смотрит на неё этим равнодушным взглядом. Её раздражает то, что она не может прочитать его. Не может расшифровать его. Она всегда ненавидела нерешаемые головоломки.

— Что ты хочешь, Малфой?

Он пожимает плечами, оглядывая разрушенную уборную. Изучает её взглядом так, будто он видит что-то подобное каждый день.

— Подумал, что сюда мог забраться очередной тролль — судя по шуму. — он снова устремляет свой взгляд на неё. — и, вижу, я не так уж и ошибался.

Гермиона мгновенно вскакивает на ноги, направляет палочку вперёд — целится точно между его глаз.

— Только попробуй, Малфой.

И её ужасно злит то, что выражение его лица не меняется — оно остаётся таким же холодным и собранным. Почти скучающим, как и всегда.

— Мне понравилось больше, когда ты просто ударила меня, — говорит он. — так сказать, сразу к делу.