Мятные Конфеты / Боевые Шрамы (СИ)

Она ненавидит надежду, на самом деле.

Надежда её погубит.

11 января, 1999

Они продолжают поглядывать на неё, но ей кажется — она надеется — что не с такой яростью, как обычно.

Сегодня она специально села рядом с Пэнси, чтобы оказаться лицом к столу Гриффиндор, пусть это заставляет её столкнуться с тяжёлым облаком парфюма и её очевидным презрением.

С той ночи Гермиона относится к ней спокойнее.

Чувствует, что теперь она знает хоть что-то о том, что делает Пэнси Пэнси. И теперь Гермиона намного лучше видит, как её глаза следуют за Ноттом. Везде. Как лучи прожекторов на сцене.

Это странно, просто удивительно, что раньше она никогда этого не замечала.

Но сейчас Гарри и Рон захватили всё её внимание. Они прочитали её записку, и она думает, что, может быть — может быть — возможно, они захотят поговорить с ней.

Почти незаметные взгляды Джинни и неясные кивки дают понять, что она права.

И когда они поднимаются и выходят из Зала, чтобы отправиться на занятия, она почти чувствует воодушевление.

Прогресс, пусть и бесконечно малый, всё ещё есть прогресс.

Но она не хочет испытывать свою удачу.

Вечером она, как обычно, возвращается в Слизерин, боясь, что если она отправится в Гриффиндор сейчас, то разрушит то хрупкое состояние нейтралитета, в котором они находятся.

Она стучит.

Интересно, дадут ли ей когда-нибудь пароль — и будет ли это считаться чем-то хорошим, если да.

Она должным образом подготовлена к привычному пламенному взгляду Пэнси или насмешливой ухмылке Нотта, но это оказывается одним из тех редких случаев, когда отвечает Драко.

— Грейнджер, — выдыхает он.

Она осознаёт, что он называет её Гермионой, только когда они — когда он…

Она вспыхивает. Пытается скрыть это, почёсывая свою щёку.

— Малфой, — отвечает она, чтобы было честно.

А затем она тратит ещё одну бессмысленную минуту, пытаясь подготовиться к очередному напряжённому сеансу совместного сидения у камина, прежде чем он удивляет её снова.

— Мне нужно закончить проект по Астрономии, — говорит он, аккуратно обходя её — и действительно, она видит свиток пергамента в его руке. Перо в другой.

— О, — тупо выдыхает она, провожая его взглядом. Глядя как он направляется прочь по коридору. — верно, — и она чувствует, как в её груди поднимается это до смешного жалкое чувство, которое она отказывается называть унижением.

Он почти исчезает за углом, и она уже почти решает провести следующие несколько часов, блуждая по школьным коридорам, когда он бросает через плечо:

— Тебе нужно приглашение?

Она резко выдыхает.

Её плечи немного расслабляются.

Она следует за ним.

— Разве его не нужно было сдать тысячу лет назад? — спрашивает она, наблюдая за тем, как Драко лениво намечает Малого Пса, придерживая телескоп одной рукой. — ещё до каникул?

Он издаёт низкий гортанный звук — кивает.

— Завтра последний день, когда его можно сдать за частичный балл.

Она обнимает свои колени, подтягивает их ближе к груди. Смотрит в сторону, мимо перил, возле которых сидит.

Это великолепная ночь.

Небо безоблачное, выразительно чёрное; звёзды блестят на нём, словно светящиеся веснушки. Иногда её обдаёт холодным ветерком, просачивающимся сквозь согревающие чары Драко. Это приятный контраст.

Она пытается не испортить настроение мыслями о Дамблдоре.

Впрочем, она не может не задуматься о том, как Драко чувствует себя здесь.

Но говорит:

— Я думала, у тебя всё было в порядке с учёбой, — просто чтобы отвлечься.

Драко отвлекается от телескопа, вопросительно приподнимает бровь.

— Осуждаешь?

Она старается не дать своим глазам задержаться на довольно гипнотическом ‘V’, созданном двумя верхними пуговицами его рубашки. Пожимает плечами.

— Просто делюсь мыслями.

Он снова вскидывает брови, затем ещё раз смотрит в телескоп, делает какую-то короткую пометку в своей схеме. А потом скручивает пергамент. Отбрасывает его в сторону вместе с пером; она сомневается, что чернила успели бы высохнуть так быстро.

Затем он приближается к ней, и когда их разделяет всего пара футов, он полностью скрывается в тени, слабый свет факелов башни не дотягивается до него. Он останавливается, когда носки его ботинок утыкаются в её. Нависает над ней.

Она смотрит на его тёмное лицо, не в силах погасить неясный огонёк, разгорающийся внизу её живота.

Он тянется к ней. Цепляет кончик её галстука, наматывает его на руку.

— Да, знаешь, я как-то… — он дёргает, и она резко отпускает свои колени, с трудом отталкивается от земли, когда он тянет её вверх. — отвлёкся.

Он не отпускает её галстук, даже когда толкает её спиной к каменной колонне возле перил. Крепче наматывает его вокруг своих костяшек, чтобы притянуть её к себе — так, чтобы её грудь прижалась к его.

Её дыхание сбивается.

Его свободная рука проскальзывает по её плечу. Сползает к её затылку, чтобы зарыться в её кудри. И затем он крепко, крепко сжимает пальцы, так, как ей теперь нравится — почти до боли, натягивая её пряди.

Она издаёт тихий звук, который сама не смогла бы описать, когда его подбородок соскальзывает в ямку между её шеей и ключицей — подходит так точно, как недостающий кусочек паззла.