Мидас

Мидас держал бутылку в отяжелевших руках. Его взгляд уже не мог фокусироваться, тело молило об отдыхе и веки стали налились свинцом. Но он поймал себя на мысли, что, несмотря на приятную беседу и дружескую обстановку, Джон пугал его. Пугал невообразимо, словно он нёс все самое тёмное и страшное, что есть в мире, но конкретно ему, Мидасу, Джон был не опасен.

Мидас медленно осел на землю и укрылся своей накидкой, как одеялом, голова гудела, а дыра в его груди болела уже меньше.

– Прежде чем ты уснёшь, могу задать вопрос? – спросил Джон

– Валяй, – уже почти уснув, ответил Мидас

– Если бы я дал тебе возможность вновь играть, писать музыку, петь, при условии, что ты отдашь мне самое дорогое, что у тебя есть, ты бы согласился?

– Будь это правдой, и будь хоть одна малейшая возможность взять гитару в руки вновь, я бы согласился.

Он не помнил, как провалился в сон. Спал он как никогда крепко и сладко, словно ребёнок в отеческом доме. Ничего не потревожило его спокойствия той ночью, ни шелест ветра, ни тягостные сны…

Открыв глаза, он увидел ещё тлеющие угли на фоне восходящего солнца, и блеск новых струн на темно-красном корпусе новой гитары. Она была настолько прекрасна, словно её сделал сам дьявол. А на гитаре была странная записка: " Давай заключим сделку"…

Акт 2

Становление

Стервятники спокойно ждут, словно мудрецы на камнях, когда очередной путник пройдёт свою последнюю милю и упадёт навзничь. Птицы не спешат, они полны терпения.

Лишь эти пернатые видели, что произошло в день встречи двух путников. Они были единственными свидетелями того, какую судьбу себе выбрал Мидас, и только они понимали, какая боль его ожидает в будущем.

Утром следующего дня, изможденный и счастливый, музыкант нёс новую гитару, от которой веяло тайной. Он нутром понимал, что с инструментом что-то не так, что именно из-за неё птицы не трогают его, хотя должны были давно уже разорвать на куски.

Добрался до пристанища он уже ближе к сумеркам, и как только переступил порог старого, полуразрушенного салуна, упал без сознания.

*****

Если бы можно было посчитать все песчинки с того дня, как Мидас взял в руки новую гитару и отправился в ближайший салун, то дорожка, выложенная из них, дотянулась бы до солнца.

Минуло пять лет, а может шесть, никто не считал. Людям в здешних краях некуда спешить и время тут течёт иначе. Они знают, что останутся здесь навсегда, знают, что белые пески рано или поздно спрячут их кости в своём раскаленном море и что все идет свои чередом.

Старый бар восстанавливался силами добровольцев и друзей, а музыка, что играл Мидас, звенела своей красотой на множество миль вокруг, привлекая тем самым все больше и больше людей. Некоторые из них помогали в работе, многие просто коротали время за приятной беседой.

Достаточно быстро заменили обгоревший паркет, увеличили сцену. В окна вставили новые стекла и повесили темно-бордовые занавески. Керосиновые лампы и канделябры сияли чистотой и согревали посетителей своим светом. Владелец раздобыл новые рюмки из темно-синего стекла, ярко-красные скатерти и свежую партию виски.

Кени заменил вывеску, стоявшую примерно в метрах трехстах от самого заведения, цепи были новые, и звук скрипящей ржавчины, более не разносился над пустынным пространством. Был построен небольшой загон для лошадей, укрываемый навесом.

Также было обновлено и меню заведения. Помимо стандартных лепешек и стейков, появились супы и жареные сосиски.

Некогда унылое, локальное местечко преобразилось в полноценный салун, который связывал несколько важных троп, и теперь стал сердцем, что билось во тьме и в палящих полуденных лучах пустыни.

Волшебная музыка Мидаса, стала просто невообразимой. Он словно стал играть ещё яростнее, эмоциональнее. Каждый звук его инструмента объединял сердца намного крепче, чем в былые времена. Привлеченные звуками его игры люди, шли в салун один за другим, находя здесь отличную беседу и отдых для души.

Кени нанял двух официанток, которые работали посменно. Светловолосая Джини и Рыжая Маргарет, приходились ему племянницами. Самое удивительное, что в подобных заведениях официанток не признавали за обычных людей, а приставания и домогательства были привычной стороной работы для девушек, но только не у старого бармена. Он был человеком чести. И всякий раз, когда видел подобное отношение к своим работницам, самолично вышвыривал негодяев из бара, после чего вход обратно был строго запрещен. Именно поэтому посетители салуна (почти всегда) вели себя культурно и уважительно ко всем, кто находился внутри.

Джини была чуть младше Маргарет, года на два, никто точно не знал насколько. Маргарет хоть и была старше, но в целом, благодаря звонкому голосу и сияющим, словно изумруды зеленым глазам, казалось даже младше.