Мидас

Кени молчал примерно полминуты, за которые раскрылась вся глубина мудрости бармена, за которую всегда любил его Мидас.

– Ты мечтал о славе, да, малыш? Но совладать с ней не смог, я прав? – совершенно изменившись в лице, спросил Кени

– Да, – сказал Мидас, горько опустив взгляд.

– Я видел это, давно видел, малыш, словно все что у тебя есть сейчас, выматывает, убивает тебя, – погрозил пальцем в сторону Старик

– Ты видел и не сказал раньше? – немного удивился Мидас.

– Нужно, чтобы ты сам дошёл до момента, когда твои вопросы сойдутся с ответами, когда твоя душа поймёт свой дальнейший путь, – бармен совершенно изменился, теперь перед Мидасом стоял не старик, а словно подтянутый боевой офицер, хотя, может, это лишь показалось музыканту. От старика шла сила, та самая внутренняя сила, что была и в самом Мидасе, сила, которую так тяжело обуздать, а старик смог. Он умел ей пользоваться, он умел подчинять её себе, а не быть в её власти. Мудрость поколений, сила, что может свергать небеса, и взгляд полный боли, в котором Мидас узнавал себя.

– Но если я не вижу своего пути? Если получив все желаемое, я устал от этого? – подняв глаза, спросил Мидас

– Если бы ты получил то, что хотел по-настоящему, то ты был бы счастлив малыш, а не сидел на наркотиках и не напивался каждый вечер перед выступлением, пытаясь заглушить в себе то, что заглушить невозможно. С этой болью можно либо смириться и жить дальше, либо сразиться с ней в последнем поединке, – ответил старик, невольно разведя руками.

Мидас посмотрел прямо в глаза Старика Кени. Он не смог больше сказать ни слова, а просто подошёл к старому другу и обнял его, как родного отца.

Старик, обняв музыканта, которого воспринимал частичкой себя, похлопал его по спине, затем сказал: "Только ты делаешь выбор малыш, только тебе решать, какая звезда зажжется, а какая угаснет".

Музыкант хлопнул старика по плечу и вышел из кухни на задний двор. По его щекам текли слезы.

Он пошёл к помещению за сценой, взял свою гитару и вышел на сцену последний раз.

Мидас вышел на сцену и оглядел толпу, что ждала его. Он считал их братьями по боли, ведь они рыдали каждый о своем, когда он исполнял свои песни. Но сегодня он играл для них последний раз. И он испытывал огромное облегчение, что больше не выйдет на эту сцену никогда.

Он искал глазами её, Маргарет. И как только их взгляды соприкоснулись, его руки сами потянулись к струнам. Музыка сама лилась, слоги складывалось в слова, ноты были нечто большим, чем просто набор звуков. Играя, он видел, как в её изумрудных глазах все ярче и ярче разгорается пламя.

Мидас смотрел ей в глаза, он прощался с ней, и все что он хотел сказать, он пел ей. Эта песня была для неё, ни для кого другого…

Он стоял у задней двери, докуривая сигарету. Гром аплодисментов до сих пор слышался внутри салуна. Но все, что происходило там, его уже не касалось.

Он наслаждался прохладным ветерком и предрассветным заревом.

Докурив, он сделал свои первые шаги, в сторону пустыни, где по ночам путники исчезали на её песчаных просторах.

Он уже прошёл несколько десятков шагов, как услышал, как позади него дверь бара громко хлопнула.

Музыкант обернулся и увидел, как к нему бежит Маргарет.

Она бросилась к нему на шею вся в слезах:

– Я знаю эту песню! Я знаю, что ты хотел сказать, я понимаю это! Но почему играл её сегодня? Мой отец играл её нам с сестрой, перед тем как уйти на войну! Он тоже прощался именно так… Теперь и ты прощаешься!

Мидас лишь крепко обнимал любимую женщину, а потом шёпотом сказал:

– Пойдём со мной.

Акт 3

Сделка

Эта пустыня смерти существовала многие годы. Она была единственным напоминанием о том, что сотворили люди когда-то. Война сгубила все прелестное. Уничтожила всю первозданную красоту, что хранили лесные массивы, ленты рек, зеркала морей и океанов. Теперь природа мстила.

Раскаленный песок съедал почти все, что попадало в его сыпучие объятия. Солнце выжигало все, что пыталось выжить на жёлтых, обжигающих просторах.

Ночью жара сменялась ветром, что поднимал пыль и песок и уничтожал всякого, кто осмеливался выйти за пределы безопасного убежища.

Лишь горстки мелких зверьков да мерзкие Пустынные Гиены, которые больше были зверями, чем людьми, могли спокойно властвовать по всей территории, некогда прекрасной земли.

Путники сбивались в племена, строили небольшие общины, бары, лачуги, чтобы хоть как то продлить и украсить свое существование.

Были и те, кто решил сыграть со смертью. Такие выходили в путь ночью, пытаясь обмануть или переиграть судьбу, но все пропадали бесследно.

Перешептывались, что сам дьявол повстречал их на пути и забрал с собой в преисподнюю. А кто-то верил, что ночных странников поджидают Гиены, а эта участь еще хуже лап сатаны.

Был среди них один музыкант. Человек, превращавший воздух в золото, лишь дотрагиваясь своих струн. Многие помнили его и эту музыку.

Думали, что он сгинул в пустыне и дьявол прибрал его, либо пески утопили его кости.

Но никто из этих простаков и не догадывался, что он нашёл свой рай.