Мидавиада

– Вы правы, – неожиданно согласился Шамшан. – Я действительно хочу, чтобы крепость была сдана, но лишь потому что беспокоюсь о сохранности своей армии. Белый и рыжий отряды – её основа, её костяк, если хотите. С моей стороны было бы безумием пытаться от них избавиться. Так что не приписывайте мне воображаемых злодейств. Я всерьёз обеспокоен тяжёлым положением, в котором оказались мои солдаты! По нашим данным, среди них много раненых, а условия в крепости не способствуют выздоровлению. К тому же, им не хватает пресной воды и пищи. Если паргалион Зегда и паргалион Хомак продолжат упорствовать, их упрямство обойдётся Тарии чересчур дорого! Не стоит искать подвох там, где его нет, юноша! Я всего лишь хочу восстановить утраченное единство моей армии и моей страны!

Напирая на слово "моей", король, вероятно, пытался возвыситься в глазах пленника, но Зегда-младший безошибочно ухватил самую суть:

– Скажите им это сами. Если то, что вы говорите – правда, мой отец примет верное решение.

Едва заметная тень пробежала по впалым щекам короля, но уже через мгновение лицо его снова сделалось невозмутимым:

– Вы знаете своего отца куда лучше, чем я, и, конечно, согласитесь, что предлагать ему мировую было бы опрометчиво с моей стороны. Паргалион Зегда – воин, а не политик. К тому же, он гордец, не так ли?

– Пожалуй, – задумался мидав. – Чего же вы хотите?

Желудок несчастного Кассиса напомнил о себе очередным спазмом, заставив его скорчиться от боли. Руки сделались липкими, сердце заухало в груди, внезапно нахлынувший приступ жара сменился ознобом. Кассис глухо запыхтел, думая лишь о том, под каким предлогом сбежать в уборную, но вдруг с ужасом обнаружил, что король смотрит прямо на него.

– Я хочу, – сказал Шамшан, обращаясь к левому уху Кассиса, – чтобы кто-нибудь разумный, кто-нибудь любящий свою страну взял на себя смелость побеседовать об этом с паргалионом.

– Этим "кем-то" должен стать я? – будто бы удивился мидав.

– Не вижу иной кандидатуры. Если вам, юноша, удастся убедить паргалиона в бессмысленности дальнейшего сопротивления, вы спасёте жизни всех мятежников, запертых в крепости!

Казалось, мидав ему не поверил:

– Что с ними будет? Их отправят в тюрьму?

Шамшан закатил глаза, откинувшись на спинку кресла:

– Неужели вы думаете, юноша, что я намерен вызволить своих лучших бойцов из тюрьмы лишь для того, чтобы вновь их туда отправить?! По-вашему я похож на сумасшедшего?!

Мидав не ответил, и он сердито продолжал:

– В присутствии председателя Совета Мудрецов, я гарантирую жизнь и свободу всем сдавшимся! Никто, включая командование, не будет преследоваться за участие в мятеже! Никто не пострадает! Слово короля!

– Хорошо, – внезапно согласился мидав. – Я поговорю с отцом, но для этого мне нужно попасть в крепость…

– Ни в коем случае! – запротестовал король. – Ривай доставит вас туда на корабле, но сходить на берег вам не придётся.

– Почему? – обеспокоенно спросил Зегда-младший. – Если всё так, как вы говорите…

Губы Шамшана сомкнулись в линию:

– Всё так, как я говорю, юноша, но рисковать вашей жизнью было бы неосмотрительно.

– Моей жизнью?! Почему вы так говорите? Что может со мной случится? На острове – отец, он не причинит мне вреда!

– Конечно, конечно! Я вовсе не утверждаю, что мятежники вас убьют, но стоит ли подвергаться опасности без особой нужды?! На корабле вы будете под защитой Ривая, так что беспокоиться не о чем. Когда же паргалион Зегда согласиться на наши условия, мы обменяем вас на его обещание. Только и всего.

Мидав не отвечал. Кассис отдал бы всё на свете за то, чтобы разговор закончился как можно быстрее, но ускорить события было ему не под силу.

Тем временем в его животе начинался ураган. Кишки затеяли яростную битву друг с другом, обещавшую привести к катастрофе. Тошнота волнами подкатывала к горлу. В глазах темнело. Холодный, липкий пот струился вдоль позвоночника, так что Кассис мучительно чувствовал каждую каплю.

"Скажи что-нибудь, проклятый ублюдок! – мысленно требовал он. – Скажи хоть что-нибудь!"

Казалось, мидав его услышал:

– Вы даёте слово, что отпустите их?

– Я дарую прощение каждому! Заявляю это в присутствии Кассиса!

– А я? Мне будет позволено вернуться домой?

– Ваш дом здесь, юноша! Но, если угодно, то да: я отпущу вас на все четыре стороны!

– Хорошо, – ответил мидав чуть слышно.

Терпение Кассиса лопнуло вместе с вырвавшимся из утробы громогласным залпом. Страшное чувство, состоявшее из смеси стыда, невыносимого ужаса и, как ни странно, облегчения, волной накрыло Мудрейшего, и тот подскочил, повинуясь внезапно охватившему его порыву. Ни одного извинения, ни единого подобострастного слова не вырвалось из его похолодевших уст. Позабыв о долге, Кассис бежал через дворцовые залы со всей доступной ему прытью.

Где-то там, вдали, в тёмных кулуарах его ждала та, что сейчас была милее и дороже всех красавиц на свете. Та, ради которой, он был готов презреть волю короля и величие государства. Та, что манила и звала к себе сквозь пространство. Его ночная ваза.