Мидавиада

Так и не решив, стоит ли считать это шуткой или приказом, Аграт сполз по ледяной стене. Он старался отвлечься, чтобы не слышать голосов, доносившихся из-за двери, но Зегда и Мора говорили чересчур громко.

– Зачем ты явилась?! – в голосе паргалиона, кроме раздражения, читались и ещё какие-то незнакомые Аграту нотки.

– Ты знаешь, зачем! – её голос уже не был так сух, как прежде. Теперь в нем яростно бился едва сдерживаемый огонь. – Ты обманул меня, Зегда! Ты в очередной раз меня обманул!

– Неправда!

– Ты дал слово!

Я сдержал его!

– Ты меня предал! Снова предал! Мне казалось, что хоть в чём-то ты можешь быть искренним! Я ошибалась!

– Ты всегда ошибалась на мой счёт.

– У меня не было выбора! Я была вынуждена отдать его тебе, но ведь ты, ты, Зегда, поклялся его беречь, помнишь?

– Помню.

– Ты сказал, что никто не посмеет причинить ему вреда, пока ты дышишь! Сказал, что будешь защищать его до последней..!

К собственному неудовольствию Аграт поймал себя на том, что прислушивается. Он встал и принялся ходить из угла в угол, но иллюзорные голоса звучали будто бы прямо у него в голове. Чистейшее, неприкрытое безумие!

Мора, тем временем, продолжала:

– Я знаю, что было глупо приходить сюда! Не стану взывать к твоей совести, господин паргалион, но прошу тебя, прошу как мать: верни мне моего сына! Если ты хочешь, чтобы я умоляла, я буду умолять! Верни мне моего сына! Верни мне Зебу!

Остановившись у стены, Аграт упёрся лбом в холодный камень. Пол уходил из-под ног. В голове жарко пульсировала единственная мысль: Мора Морси – мать Зебу! Мора – мать Зебу!

– Не нужно, – сухо отозвался Зегда. – Ты и без того сказала слишком много. Знаешь, сколько сейчас бойцов в этой крепости?

Мора не отвечала, и он продолжал:

– Без малого триста. Среди них больные и тяжелораненые. Как ты думаешь, почему ни у кого из них нет матери?

– Потому что твоей треклятой армии нужно только мясо!

– Потому что мать всегда будет защищать своего сына. Защищать слепо, безумно, как это делаешь ты, Мора. Вот почему у солдат не бывает матерей.

– Ты сказал "мать", я не ослышалась? Разве отец не должен поступать так же?!

– Если ты имеешь в виду своего отца…

– Не смей говорить о нём! Ты недостоин произносить его имя!

– Он предал нас!

– Зато он не предал меня! Мозес Морси погиб, защищая своё дитя, но тебе этого не понять, Зегда! Ты никогда не любил своего сына, верно? Ты и меня никогда не любил!

– К чему этот разговор?

– Спаси моего сына! Спаси Зебу!

– У тебя один сын, Мора, но у меня их триста! Все, кто сейчас находится в крепости – мои сыновья. Я отвечаю за их жизни, потому что они никогда не знали иной семьи, кроме армии. Я уже говорил это другим и повторяю тебе: крепость не будет сдана! Я не пожертвую многими ради спасения одного!

Наступила удушающая, тяжёлая тишина, и, спустя несколько мгновений, Аграт вновь увидел Мору Морси.

– Проводите меня к выходу, юноша, – велела она, так и не обернувшись.

Заглянув ей за спину, Аграт отыскал глазами паргалиона и получил одобрительный кивок.

– Мне жаль, – сказал он, идя по длинному коридору внутри крепостной стены. Мора бесшумно двигалась следом. Тени от фонаря танцевали на серых камнях причудливые ритуальные танцы.

– Вы с ним знакомы? – вдруг спросила мидава, заставив Аграта вздрогнуть от неожиданности.

– С Зебу? Конечно. Я помню его с младенчества.

Он содрогнулся ещё раз, но теперь причина была иной. Затёршийся было образ большого беззащитного ребёнка, окружённого враждебной толпой, вновь заполыхал в сознании, и омерзительное чувство бессилия змеёй заползло в душу.

– Он похож на отца?

– Не знаю… Пожалуй.

– Хорошо.

Аграт так и не понял, что она имела в виду, но спрашивать постеснялся.

На берегу их ждала Риша. Увидев Аграта, она радостно вскинула руки, но тотчас вновь потупилась.

– Привет, – сказал он, приблизившись. – Я рад тебя видеть…хотя…хотя…

Ловкий на бумаге, Аграт запутался в словах, разом позабыв всё, что намеревался сказать. Поругать её? В очередной раз запретить приближаться к крепости? Всё это было бессмысленно. Риша больше не придёт. Никто не придёт. Узники башни теперь могут рассчитывать лишь на самих себя, хотя, сказать по правде, от них давно ничего не осталось.

Мора ушла к лодке. Вряд ли это можно было считать проявлением деликатности. Скорее всего, мидава просто спешила.

– Знаешь, я отчего-то не могу писать, – пожаловался Аграт. – Я пытаюсь, но ничего не выходит. Оказывается, писать для кого-то куда сложнее, чем писать просто так.

Риша слабо улыбнулась и вдруг вытащила из-за пазухи какой-то свёрток.

– Это мне? – удивился Аграт.

Она осторожно кивнула, будто бы наблюдая за его реакцией.

Бережно развернув грубый холст, Аграт тотчас узнал картину – его собственный портрет работы Шости Вейзеса.

– Откуда это у тебя?

Риша неопределённо махнула рукой.

– Он жив? Шости Вейзес? Ты что-нибудь знаешь?

Она покачала головой, и по выражению её глаз Аграт безошибочно определил, что этот жест не означает незнание. Шости умер.

– Он был храбрым человеким. Мы привыкли думать, что храбрыми могут быть только солдаты, но это не так.