Midnight in Moscow

В этой связи одним из главных преимуществ работы в качестве посла США в Москве я считаю знакомство с Лу Ламориелло, генеральным менеджером клуба НХЛ "Нью-Йорк Айлендерс" и легендой хоккея (почетным членом Зала хоккейной славы в Торонто) из Род-Айленда. Лу был одним из лидеров по привлечению советских игроков в лигу, когда он был генеральным менеджером "Нью-Джерси Девилз" в конце 1980-х годов. Когда один из моих коллег по посольству увидел, что у меня есть телефонное сообщение от мистера Ламориелло, он спросил, кто это такой. Я воскликнул со своим самым густым бостонским акцентом: "Кто такой Лу Ламориелло? Он - [нецензурное] хоккейный бог". Когда я позже рассказал эту историю Грейс, она сказала, что ей было стыдно за меня, потому что у меня, очевидно, не было стыда. Я приписал ее реакцию необъяснимым антибостонским предрассудкам.

В июне, после трудных переговоров с русскими (других не бывает), Элизабет Руд наконец получила визу от МИДа. Она прибыла в Москву в пятницу, 17 июня, чтобы я успел вернуться в Вашингтон в преддверии секретарской конференции на следующей неделе. Из-за санкций и закрытия воздушного пространства в Европе для российских самолетов поездка домой заняла больше времени, чем в прошлом. Мне пришлось лететь через Дубай, и даже если рейсы выполнялись вовремя, дорога от двери до двери заняла более двадцати четырех часов. Я прибыл в Даллес, и меня встретила Грейс, которая, как всегда, забирала меня по возвращении из Москвы. На этот раз меня не ждали русские съемочные группы.

Когда мы ехали домой в Бетесду в то прекрасное пятничное утро, Грейс сказала мне, что ей нужно пойти к врачу. Она только что обнаружила опухоль в животе. У меня сжалось сердце, и я вспомнил тот ужасный день десятью годами ранее, в мае 2012 года, когда она сказала мне, что обнаружила опухоль в груди, которая оказалась раковой. Тогда она успешно перенесла операцию, и я думал, что рак давно позади, ведь прошло уже десять лет. И вот теперь эта новость. Может быть, это было что-то доброкачественное, но я не мог избавиться от ужасного чувства, что рак вернулся. В машине мы договорились, что никому не скажем, пока она не получит более подробную информацию от своего врача.

В течение следующих двух недель, после многочисленных визитов к разным врачам и различных анализов, Грейс был поставлен диагноз "рак матки". Она не выглядела больной, и, будучи всегда очень сильным и в то же время очень закрытым человеком, не хотела никому рассказывать о том, как она больна. Она собиралась справиться с этим вопросом так же, как успешно справилась с предыдущим раком груди. Мы договорились, что я сообщу руководству Государственного департамента, что мне необходимо остаться в Вашингтоне по медицинским вопросам, связанным с моей женой, и что я не смогу вернуться на свой пост в Москве в течение неопределенного времени. Секретарь и мои коллеги по департаменту, как я и ожидал, отнеслись к этому с пониманием и сказали, чтобы я взял столько времени, сколько мне нужно.

Я боялась за Грейс, но в то же время была очень уверена в ней и считала, что если у кого-то и есть физические и эмоциональные силы, чтобы снова преодолеть рак, то у нее. Одна из моих любимых историй о Грейс относится к тому времени, когда у нее впервые диагностировали рак груди. Ее хирург попробовал провести люмпэктомию, чтобы узнать, сможет ли он избежать мастэктомии (которая в итоге была необходима). Утром я отвез ее в больницу на амбулаторную люмпэктомию, а после обеда привез домой. Через семь дней ей предстоял повторный прием у врача. Она очень быстро восстановилась, выглядела подтянутой и здоровой и уже на шестой день сказала, что ей хочется пробежаться, что она и сделала. На следующий день врач Грейс был поражен ее выздоровлением. Он сказал, что если она продолжит в том же духе, то сможет вернуться к бегу уже через пару недель. "Наверное, мне не стоило вчера выходить на пробежку", - с иронией ответила Грейс. Он посмотрел на нее и сказал: "О, ты одна из тех людей". Она действительно была такой, и я всегда знал, что она такая, что давало мне надежду и уверенность, когда мы вместе противостояли этой новой болезни.

Операция Грейс была назначена на 28 июля, чуть больше чем через месяц после моего возвращения из Москвы, и мы провели этот промежуток времени вместе в нервном ожидании. Она продолжала заниматься адвокатской практикой из нашего дома в Бетесде, а я поддерживал ежедневный контакт с посольством и при необходимости ездил в Госдепартамент для конфиденциальных телефонных переговоров с Элизабет Руд и руководством посольства или для изучения секретных документов.

Мы с Грейс также вместе работали над одним проектом. Несколькими месяцами ранее мы решили купить второй дом, чтобы наслаждаться им после того, как я закончу службу в Москве, а она уйдет на пенсию из юридической практики. Найдя понравившийся нам дом в Вестпорте, штат Коннектикут (ближе к "Метс", чем к "Ред Сокс", но брак - это компромисс), мы часами выбирали мебель и готовились к закрытию сделки по покупке недвижимости в августе.