Midnight in Moscow

Еще одним геополитическим вопросом, который я поднял перед российской делегацией, было включение Китайской Народной Республики (КНР) в наши будущие дискуссии по контролю над вооружениями. Это была важная тема для Соединенных Штатов, да и для России тоже, учитывая программу Народно-освободительной армии (НОАК) по существенному расширению ядерного арсенала КНР. Президент Трамп лично интересовался этим вопросом и периодически поднимал его. Его интерес к контролю над ядерными вооружениями был вызван ошеломляющими расходами на поддержание и модернизацию ядерного оружия и триады бомбардировщиков, баллистических ракет и подводных лодок нашей страны, как было рекомендовано в обзоре ядерного потенциала под руководством СНБ, в котором я участвовал в начале своей службы в качестве заместителя секретаря. Президент совершенно справедливо хотел, чтобы КНР и ее растущий ядерный арсенал были включены не только в наши собственные стратегические расчеты, но и в прямые обсуждения с нами и русскими, чтобы ограничить риск ядерной войны и, вместе с ним, огромные расходы на ядерное сдерживание - деньги, которые можно было бы потратить на любые более полезные цели.

В некоторых новостях, освещавших в то время вопросы контроля над вооружениями, предложение администрации Трампа было неверно истолковано как попытка включить КНР в новый договор СНВ, что никогда не предлагалось и не рассматривалось. Новый договор СНВ - это двустороннее соглашение между Соединенными Штатами и Россией, разработанное с учетом наших ядерных арсеналов. Предложение, которое я выдвинул в Женеве, заключалось в том, чтобы включить КНР в переговоры о будущем, в том числе о том, что последует за новым договором СНВ или дополнит его, срок действия которого по его условиям истекает в 2026 году, даже если к началу 2021 года будет достигнута договоренность о его полном продлении на пять лет. Пять или семь лет в контексте переговоров по контролю над вооружениями - это короткий период времени, поэтому я считал, что нам необходимо начать работу по включению КНР в любой новый договор.

Хотя я привел, как мне казалось, убедительные аргументы в пользу того, что включение КНР в будущие дискуссии по контролю над вооружениями отвечает интересам США и России, негативная реакция российской стороны не была неожиданной, учитывая улучшение отношений России с КНР, которая не заинтересована в контроле над вооружениями. Заместитель министра иностранных дел Рябков заявил, что Россия не возражает против включения КНР в будущие переговоры, но сама КНР не заинтересована в участии. Кроме того, он сказал, что Россия не будет обсуждать этот вопрос с КНР или пытаться каким-либо образом убедить КНР принять участие в будущих переговорах. Я ответил, что программа ядерного вооружения КНР - это проблема для обеих наших стран, которую нам придется решать, и лучше сделать это раньше, чем позже. Но российская делегация не была заинтересована в дальнейшем обсуждении этой темы.

Еще один вопрос, который я поднял в ходе диалога по безопасности, касался огромного запаса нестратегического ядерного оружия России. Российские тактические ядерные вооружения не подпадали под действие нового договора СНВ, который ограничивал только количество развернутых стратегических ядерных боеголовок у каждой страны. Кроме того, Россия уже грубо нарушила Договор о ядерных силах средней дальности, который запрещал ракеты наземного базирования "средней дальности" (от 310 до 3420 миль), развернув крылатую ракету "Новатор 9М729", которая превышала установленные критерии дальности. В результате российского нарушения Соединенные Штаты приостановили свое участие в Договоре о СНВ 1 февраля 2019 года и планировали официально выйти из него 2 августа 2019 года.

Мои вопросы о нестратегическом ядерном оружии России были связаны с развитием российской военной доктрины "гибридной" войны или войны "нового поколения", особенно в рамках подготовки к потенциальному конфликту в Восточной Европе или бывших республиках Советского Союза, которые Россия считает частью своей исключительной сферы влияния. Столкнувшись с несоответствием в обычных вооруженных силах в любом конфликте с НАТО сейчас или в ближайшем будущем - в отличие от эпохи холодной войны, когда Красная армия и Варшавский договор обычно имели преимущество в обычных силах в Евразии, - русские стремились объединить политические, экономические, кибернетические и информационные инструменты, чтобы компенсировать этот недостаток.