Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство

Мои старые друзья, с которыми ещё в школе зачитывались "Происхождением семьи, частной собственности и государства" Энгельса и понимали, что брак и семья – лишь формы эксплуатации человеческого ресурса в угоду сложившейся экономической обстановке, годы спустя женились и рожали детей. Когда мой самый близкий друг и ярый приверженец этих прогрессивных взглядов в свои 30 лет заявил, что женится, я удивлённо спросил:

– Зачем?!

– Потому что она хорошая, – смущённо ответил он. Он смутился моему вопросу, потому что такие вопросы не принято задавать. А я задал. Поставил доминирующее знание под сомнение.

– Но ты ведь как никто другой понимаешь, что всё это к браку не имеет никакого отношения? Тогда зачем?!

– Потому что мы любим друг друга, – ещё более растерянно ответил он, по сути, просто повторив прежний тезис.

Прекрасно понимая, что одно никак не связано с другим, он всё равно делал, что принято, и говорил, как принято. Так положено, так заложено, и он ничего не мог с этим поделать – этот механизм с его шаблонами был с самого детства глубоко вшит в его подкорку. Несмотря на все свои прогрессивные взгляды, парень оставался самым что ни на есть обычным органом культуры – он делал "как все".

"Мощные социальные процессы обладают удивительной силой, подавляющей более слабый процесс вроде кратковременной рефлексии" (Коллинз, 1994, с. 82).

И конечно, уже через год он начал ей изменять. Так делают все, и он не был исключением, потому что был носителем общественного сознания, то есть, по сути, был бессознательным. Не зря подмечено, что подавляющее большинство вчерашних гениальных младенцев с лёгкостью меняют многотрудную привилегию создания новых форм и канонов на уют рутинного функционирования (Михайлов, 2015, с. 40).

Ещё через год он даже думал покончить собой, так невыносима стала его жизнь в браке. Но он переборол себя, так как все перебарывают, и несчастливый брак остаётся молчаливой нормой, тем, о чём принято не говорить. Из пятерых моих ближайших друзей четверо думали о разводе и двое из них – о самоубийстве; и в обоих случаях по причине брака. Так выглядят носители общественного сознания.

Как бы ни был ты прогрессивен во взглядах, а на действиях ты остаёшься ровно тем же, что и все. Все мы герои в потенции, но актуально же мы – обыденность и статистика. Марксисты женятся, а феминистки выходят замуж – такова правда жизни. Думаешь одно, делаешь другое – в этом и состоит очарование общественного сознания: оно позволяет не ломать голову над выбором. Мышление активно используется лишь в незначительных бытовых ситуациях (для расчётов 2x2, куда вставить штекер, оценка сдачи на кассе и т. д.), масштабные же явления не осмысляются – для них применяются давно заготовленные культурные сценарии. Эти сценарии настолько глубоко вшиты в психику, что даже не осознаются – как воздух, которым дышим, становится незаметным. Потому-то одним из главных открытий социологии оказалось то, что рациональность ограниченна и появляется лишь при определённых условиях (Коллинз, 2004, с. 403).

В "Бегстве от свободы" Эрих Фромм описывал, как люди вступают в брак чисто по традиции, не задумываясь, что это и зачем, ошибочно принимая данный ход обстоятельств за своё собственное желание. Философ писал о типичном женихе: "В течение месяцев, ведущих к свадьбе, он твердо убеждён, что он хочет жениться, и первый – несколько запоздалый – намёк на то, что это, быть может, не совсем так, появляется только в день свадьбы: на него вдруг нападает паническое желание удрать. Если он человек «здравомыслящий», то это чувство длится лишь считанные минуты; на вопрос, на самом ли деле он хочет жениться, он с неколебимой уверенностью ответит "да".