Читаем Миф о Христе. Том I полностью

Представления о воскресении мертвых и о страшном суде были совершенно чужды иудеям до изгнания. Их религиозные воззрения предоставляли телу человека гнить в могиле, а душе бродить в виде бесчувственной тени в аиде, в «шеоле», и не проявляли никакого интереса к судьбам души человека после его смерти. Во время изгнания иудейская идеология восприняла у персов вместе с представлением о мировом пожаре и страшном суде идею личного бессмертия. Так, у Даниила мы встречаем описание, как мертвые пробуждаются в день суда, — одни для жизни вечной, другие для «вечных мук и проклятий»: «И разумные будут сиять, как светила в тверди, и обратившие многих к правде, — как звезды, вовеки и навсегда». С восприятием идеи личного бессмертия иудейское религиозное мышление углубилось и расширилось в индивидуалистическом смысле. До сей поры нравственность израильтян носила, по существу, коллективистический родовой характер. Не столько отдельная личность, сколько весь народ израильский в целом служил объектом божьего попечения. Начиная с пророков, носительницей религиозных чаяний стала отдельная личность, а поэтому каждый в отдельности чувствовал себя в каком-либо непосредственном отношении к Яхве. Разумеется, бог остался тем же надземным, пребывающим в неизреченном блаженстве владыкой неба, первоисточником жизни, «живым богом», каким; его понимал и представлял парсизм. Однако, его метафизические особенности, его ослепительное величие, его непреоборимая мощь отступают на задний план перед Нравственными чертами его облика: доброта, благостность и милосердие — вот черты, Наиболее резко выступающие в образе нового Яхве. Бог сделался любвеобильным «отцом», который дружески и ласково ведет детей своих по жизненному пути, без воли которого ни один волос не упадет с головы его творений. И наряду с суровым фарисейско-раввинистским направлением, все туже стягивавшим национальные рамки иудейства, все свое внимание уделявшим педантичному исполнению буквы закона и мельчайших предписаний культа, грозившим задушить живую нравственность целой паутиной по существу чисто-юридических правил, — наряду с этим направлением в некоторых слоях иудейства вырабатывалась более гуманная и живая мораль, полная интимного благочестия, сердечности, тепла, демократизма и душевного здоровья, разбившая узкие рамки иудейского национализма и вдохнувшая свежую струю в душную атмосферу официального законничества.

Тогда-то и получили псалмы, притчи, старые назидательные творения Иова, Баруха, сына Сирахова и т. д. свою позднейшую чисто-христианскую этическую, основу. Тогда-то и начал иудейский монотеизм распространять свое влияние за пределами своей родины. тогда-то и началось его соперничество с остальными религиями древности, соперничество, в котором только законченное христианство обогнало его.

2. Эллинистическая идея посредника. (Филон).

После завоевания персидской мировой империи Александром Македонским Палестина была втянута вместе с остальным Востоком в сферу культурного влияния эллинизма. Вначале она была вассалом египетских Птолемеев, а затем попала под «высокую руку» сирийских Селевкидов (в начале II века до Р. Х.). Греческие нравы, греческая идеология постепенно проникли в самое сердце Палестины, в отгородившуюся от остального мира жреческую столицу иудеев Иерусалим и привились там так прочно, что Даже Национальной реакции Маккавеев не удалось заглушить чужеземное влияние. Но больше всего содействовало нивелированию и слиянию сталкивавшихся в иудействе воззрений рассеянно израильского народа. Со времени своего изгнания из Палестины иудеи распространились по всем странам средиземноморского бассейна. Одни остались в Вавилонии, другие прочно обосновались в качестве ремесленников, банкиров и торговцев в прибрежных городах и вскоре, благодаря своей коммерческой ловкости, нравственной неразборчивости в торговле, неутомимому трудолюбию, тесной сплоченности, поддерживавшейся общественным богослужением в синагогах, иудеи овладели всем денежным рынком, всей торговлей Востока. В атмосфере эллинистической философии и нравственности Яхве подвергся дальнейшему преображению. Постепенно Яхве лишился всех своих человеческих черт и превратился в чисто духовное существо, подобное тому, которое описано Платоном. Вместе с тем иудеи очутились перед задачей, над разрешением которой уже давно трудилась греческая философия, а именно, перед необходимостью как-нибудь примирить Неземную возвышенность и потустороннюю недосягаемость бога с настоятельной религиозной потребностью в непосредственном общении с божеством.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Библия. Историческое и литературное введение в Священное Писание
Библия. Историческое и литературное введение в Священное Писание

Барт Эрман, профессор религиоведения Университета Северной Каролины в Чапел-Хилл, доктор богословия, автор более двадцати научных и научно-популярных книг о Библии, жизни Иисуса и истории раннего христианства, свою настоящую книгу посвятил исследованию еврейских и христианских писаний, составивших Библию, которые рассказывают о Древнем Израиле и раннем христианстве. Автор рассматривает Писание с исторической и литературной точек зрения: пытается объяснить, почему оно сложно для во(приятия, рассказывает о ранних израильских пророках и пророках времен Вавилонского плена, о поэтах и сказителях Древнего Израиля и Посланиях Павла… Таким образом подводит к пониманию, что Библия играет ключевую роль в истории европейской цивилизации.

Барт Д. Эрман

Христианство / Религия
Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Книга посвящена исследованию святости в русской духовной культуре. Данный том охватывает три века — XII–XIV, от последних десятилетий перед монголо–татарским нашествием до победы на Куликовом поле, от предельного раздробления Руси на уделы до века собирания земель Северо–Восточной Руси вокруг Москвы. В этом историческом отрезке многое складывается совсем по–иному, чем в первом веке христианства на Руси. Но и внутри этого периода нет единства, как видно из широкого историко–панорамного обзора эпохи. Святость в это время воплощается в основном в двух типах — святых благоверных князьях и святителях. Наиболее диагностически важные фигуры, рассматриваемые в этом томе, — два парадоксальных (хотя и по–разному) святых — «чужой свой» Антоний Римлянин и «святой еретик» Авраамий Смоленский, относящиеся к до татарскому времени, епископ Владимирский Серапион, свидетель разгрома Руси, сформулировавший идею покаяния за грехи, окормитель духовного стада в страшное лихолетье, и, наконец и прежде всего, величайший русский святой, служитель пресвятой Троицы во имя того духа согласия, который одолевает «ненавистную раздельность мира», преподобный Сергий Радонежский. Им отмечена высшая точка святости, достигнутая на Руси.

Владимир Николаевич Топоров

Религия, религиозная литература / Христианство / Эзотерика