Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад

Утерши слезы, я осторожно, стараясь не смять ногами цветов, подобрала брошенную сумку, достала мольберт, краски и кисти и начала рисовать. Рисовать анемоны и горицветы, гиацинты и клематисы, и спящего человека, и черный скелет города, восстающего из руин. День за днем, день за днем, в зной и жару я трудилась, не покладая рук, а после несла акварели домой и переносила увиденное на холсты, пока картины не заняли целую стену. Дома, в студии, я проработала остаток весны, и лето, и первые недели осени, и все это время знала, что однажды мне придется вернуться в Груневальд, к озерцу, собрать уцелевшие ветреницы и выпустить Филиппа на волю.

Однажды… но еще не сейчас.

Неделю назад в галерее на Акациенштрассе состоялось открытие моей выставки. Анна, как всегда, сделала свое дело просто блестяще. На вернисаж собралось множество журналистов и состоятельных покупателей. Главный зал был отведен под мрачные зимние пейзажи и ню, написанные мною за семь лет. Правду сказать, я ожидала, что ню привлекут куда больше внимания… но нет. Во-первых, Филиппа на них никто не узнал. Во-вторых, глядя на эти рисунки и картины сейчас, я вижу всего лишь обнаженного человека, и то же самое видят все остальные. Ничто в них не скрыто, не спрятано, все напоказ, а в этом – в наши-то дни – нет ничего нового.

А вот перед другими картинами, с ветреницами, где тоже был изображен Филипп, но знала об этом одна только я, – вот перед ними зрители собирались толпами.

До сих пор не могу понять, что чувствую, выставляя эти работы напоказ всему свету. В себе я тоже пока не слишком уверена: смена техники, смена материала на тот, с которым еще не совсем освоился, подразумевает долгий, нелегкий путь к желанному совершенству. Не знаю, чего на самом деле стоят мои картины, и, может статься, не узнаю этого никогда. Однако критики… критики находят их откровением, ниспосланным свыше.

Семена [91] Лиза Л. Ханнетт и Анджела Слэттер

В чем было дело? Смертные так этого и не узнали.

Светлый день потемнел, начались грозы, свод небес загремел, зазвенел под ударами многих копыт, подкованных серебром. Превыше всего на земле сделались до поры громы да молнии. Встревоженные, люди подняли взгляды к небу и увидели там, в вышине, неурочное зрелище: миг – и тучи окрасились золотом, а после – багрянцем, а после – лазурью. Видели все и другое – как сверху градом посыпались огненные шары, по счастью, взрывавшиеся, лопавшиеся, не достигая земли.

Ну, а высоко над землей раскололся надвое радужный мост Биврёст. Один пал мертвым, а в чертогах его рыскал Фенрир, пожирая тела убитых богов и тут же испражняясь ими с тем, чтобы назавтра начать пиршество снова. Следом шла Хель, размышлявшая, что бы еще учинить, но вскоре начавшая забывать, кто она такова. Освобожденные от нужды и ненависти, ледяные великаны растаяли без следа. Огненные великаны, дотла догорев, рассыпались, рухнули наземь золой да углями. Трусы бежали. Великий змей разжал кольца, ослабил хватку и попросту вновь задремал.

В остальном Мидгард остался нетронутым. Рагнарёк нес погибель одним только богам.

Гудрун Эльфвинсдоттир, из «Позабытых саг»

– Эй, коротыш, – осклабившись, фыркает Бьярни Херъюльфссон, завидев пассажира, поднимающегося из корабельного трюма. – Эй, коротыш, что это вы там прячете?