– Нужно встретиться, – говорит она магу. – У нас общее дело.
Вдвоем, взявшись за руки, влюбленные идут через кладбище и от души хохочут над тем, что искушают судьбу, гуляя по кладбищу рука об руку.
Вдвоем шагают они по лужам сквозь проливной дождь и, не сводя глаз друг с друга, даже не смотрят под ноги.
Вдвоем они безоглядно доверяются уличному движению.
Вдвоем они самозабвенно трахаются – на лестничной клетке, на полу, у книжных полок, на диване, во сне, и просыпаясь, и видя сны, и читая вслух, и болтая, и поедая китайские блюда навынос – сперва палочками, после – руками, а после – из рук друг дружки, а после?..
Арифметика любящего: сосчитай и проверь, сколько пальцев войдет в ее рот, сколько пальцев войдет в ее лоно. Сосчитай и проверь, сколько раз она может кончить. Все это оба записывают воображаемым мелом на воображаемой классной доске. Она лежит без движения – распущенные волосы разметаны веером по подушке – и кончает, просто глядя ему в глаза.
Вдвоем они сравнивают прошлые жизни, делятся тайным, самым дорогим.
Вдвоем сводят весь разговор к воркованию, к щебету, упиваются счастьем, будто птицы в гнезде.
Вдвоем пробуют в нем усомниться.
Нет, все напрасно. Способов разбить сердце на свете немало. Один из них – разорвать его пополам, разлучиться, потому они и не расстаются.
– Судьба, – говорит он. И не ошибается.
– Волшебство, – говорит она. И тоже не ошибается.
– Созданы друг для друга, – говорят они хором. И снова не ошибаются.
Осторожнее… Не стоит поминать ни о злосчастных звездах, ни о Дездемоне с Отелло, ни о Ромео с Джульеттой. И обо всех тех, прочих, на самом-то деле никогда не существовавших. Всех их кто-то выдумал, и если кого из них любовь погубила, это дело не наше.
Вдвоем они снова сравнивают отпечатки пальцев – на сей раз с помощью чернил. Он прижимает ее большой палец к листу бумаги, смотрит на оттиск, запоминает узор, а она запоминает изгибы его папиллярных линий.
Вдвоем они говорят:
– Навек.
Разуйте же глаза! Всякий знает: «навек» – не простое слово, волшебное. «Навек» – далеко не всегда то самое, что ты выбрал бы, кабы располагал всей информацией.
Итак, маг с ведьмой горбятся над столом на нейтральной территории, в дешевом греческом ресторанчике, сатанея от грубости официантки и горького, как хина, кофе. За окном с неба льет, как из ведра. Внутри с потолка струится флуоресцентный свет. Ведьмины таксомоторы патрулируют улицы, тоскливо каркая, а крылья сложив за спиной. Летать в такую мерзкую погоду, определенно, не стоит.
Маг при полном параде, включая цилиндр. На ведьме – флисовый плед с рукавами и карманом для бумажных салфеток. Губы ее подкрашены, но кривовато, на ногах чулки в сеточку – возможно, не настоящие, а иллюзорные.
И ведьма, и маг чувствуют себя не лучшим образом. Носы у обоих текут, сердца обоих разбиты, у каждого за спиной целый мешок невзгод.
Ведьма отчаянно кашляет, извлекает из накрашенного рта крохотного, измазанного помадой белого кролика, глядит на зверька, взвешивает его в ладони.
Маг, подняв бровь, сверлит ее пристальным взглядом. Чуть помолчав, ведьма смеется, снова сует кролика в рот, жует, проглатывает.
Маг изумленно хлопает глазами, давится, хватается за ворот сорочки, но галстука-бабочки на прежнем месте нет. Бросив косой взгляд на ведьму, он, в свою очередь, выуживает изо рта черную летучую мышь. Мышь яростно сверкает глазами, исходит пеной, хлопает крыльями. На лбу ее сияет одинокая черная блестка.
– Может, хватит валять дурака? – спрашивает ведьма.
– Хватит, – соглашается посрамленный маг.
Летучая мышь в его руке прекращает рваться на волю и вновь превращается в «бабочку».
К столику, поджав губы, подходит официантка.
– С животными нельзя, – говорит она, указывая на соответствующую табличку и с плеском наполняя их чашки кипящим кофе.
– Что можешь предложить? – спрашивает ведьма.
– А ты мне? – откликается маг. – Я люблю жену.
– Это для нас с тобой в прошлом. Обратно ты ее не получишь, если только не хочешь жить дальше с половинкой жены… а я – с половинкой мужа. Гляди.
С этим она вынимает из сумки рентгеновский снимок – остовы двух человек во время любовной игры, вид сверху, она спиною к нему. На снимке с потрясающей четкостью видно слияние двух сердец: его сердце рвется из груди вперед, ее же – тянется навстречу сквозь спину.
Маг ахает от восторга пополам с отвращением.
– Как ты раздобыла такое?
Ведьма только поводит плечом и подает ему еще снимок – темное, расплывчатое изображение сердца. На левом желудочке мелким, неразборчивым почерком жены выведено ее имя.
– История болезни сорокалетней давности, – поясняет ведьма. – Мы с тобой ни в чем не виноваты. Он родился с шумами в сердце. Теперь нам известно, кто там шумел.
Из сумки ведьмы появляется на свет еще фото. Век бы его не видать… однако маг смотрит и видит обнаженные груди жены. Однако фото каким-то образом проникает под кожу – к самому ее сердцу, к вытатуированному на нем имени мужа ведьмы.
– А какой тогда смысл? Месть? – спрашивает маг, скидывая фрак, отстегивая манжеты и закатывая рукава.