Мифы и мины для подрыва Российской государственности

Как, вы думаете, отнесся бы к такой фронтовой жизни, к примеру, бронебойщик сержант Лопахин из романа Шолохова «Они сражались за Родину»? Или, скажем, политрук Синцов из бессмертной трилогии Константина Симонова «Живые и мертвые»? Думается, матерный лексикон русского языка обогатился бы новой суммой крепко посоленных выражений! Да с такой фронтовой идиллией даже ублюдочный герой Войновича – солдат Чонкин, и тот отдыхает! Ему-то все же иногда и воевать приходилось! А любвеобильный «Саня», не вылезая из сапог, таким образом «месил глину» разнообразных плацдармов несколько месяцев, пока не прибыл новый командир дивизиона, который, узрев «боевую семью», приказал ее главе немедленно отправить жену домой.

Кстати, в конечном итоге муженек довел Решетовскую до попытки самоубийства, когда вознамерился сочетаться браком со своей крестной дочерью Натальей Светловой, нынешней вдовой и душеприказчицей легендарного сочинителя. Неизвестно, как относится к таким женитьбам православная церковь, но как-то такой брак больно уж напоминает инцест, пусть и духовный.

И вот такие, значит, страдания «возвышают Александра Исаевича над всеми нами»? Ну, может, не над всеми, а над всяческой мелюзгой, вроде Крупина (пусть не обижается Крупин, сам напросился!)? Но не будем торопиться, еще ведь не вся чаша скорби испита Цыном до дна, еще ждут его тюремные и лагерные испытания, где, наверное, доведется ему хлебнуть горя выше всякой меры.

Для начала выясним, как же это изменивший Решетовской не с кем-нибудь, а с самой «любимой революцией», Цын угодил на нары? Ведь не за воинские преступления загремел комбат «под панфары»? Перепутал, допустим, пальбу немецких пушек с нашими и дал ложное целеуказание, подставив свой дивизион! Нет, «влип» Цын Исаич по самой что ни на есть политической 58-й статье, отправив родне несколько писем, в которых критиковал в грубых выражениях Сталина и всю Советскую власть. При этом он отлично знал, что военная контрразведка просматривает всю фронтовую корреспонденцию. Чего же ради было отдавать себя на заклание? Тем более что война шла к победному концу и заслуга Сталина в этом была понятна даже дураку!

И тут не обошлось без лукавой руки провидения, в очередной раз перетасовавшей его колоду. В этой колоде он увидел, что месяцы, оставшиеся до конца войны, будут самыми ожесточенными и кровопролитными – немцы ведь, в отличие от своих малодушных союзников – румын, венгров и всяких там финнов, сдаваться не собирались, а намеревались биться насмерть. А значит, велик шанс, что ввиду убыли личного состава его, любимого Цына, снимут со звуковой батареи и отправят в боевую, на передний край, а там, о ужас! – бомбы, снаряды, пулеметные и автоматные очереди! Убить ведь могут! Как спастись? За дезертирство расстреляют, а вот за антисоветчину? Ну, дадут в худшем случае десять лет, зато никакой войны! Вот он, спасительный выход!

Как в воду глядел прозорливый Цын! Арестовали его 9 февраля 1945 года и отправили в Москву. Получил он не десять, а щадящие восемь лет. Родственница Решетовской, В.Н. Туркина, написала ей из Москвы: «Видела Шурочку, он возвращался с разгрузки дров на Москве-реке. Выглядит замечательно, загорелый, бодрый, веселый, смеется, рот до ушей, зубы так и сверкают. Настроение у него хорошее». Еще бы! Война для него кончилась!

С Краснопресненской пересылки он попадает в Ново-Иерусалимский лагерь, где трудится сменным мастером глиняного карьера, но поскольку зэки его как руководителя не воспринимали, видя его полную никчемность, Цын выпросил себе должность нормировщика, хотя, по собственному признанию, понятия не имел об этой работе.

Сообразив, что лагерное начальство несложно одурачить, в новом лагере на Большой Калужской Цын представляется уже физиком-ядерщиком, хотя единственное, что он знал из этой области, – это названия элементарных частиц. Впрочем, начальство, надо понимать, не знало и этого. В этом же качестве Цын попадает в Марфинскую спецтюрьму, где размещалась «шарашка» – Останкинский научно-исследовательский институт. Как он там умудрялся скрывать свою техническую безграмотность, непонятно, но лояльность лагерных властей к Цыну, думается, объяснялась просто – едва попав за решетку, он сразу же дал подписку о сотрудничестве с оперчастью под псевдонимом «Ветров». И главной его задачей была отнюдь не научная работа, а банальное «стукачество» на своих сокамерников, поэтому на его мелкое вранье начальство глядело сквозь пальцы.