Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Не только в области морали. Даже и – в политике. Например, кинематографщик Никита мечтает о новом монархе, который бы поставил крест на дохлой идеологии и привел бы к возрождению новой тысячелетней Империи Великорусской. Да предоставим ему слово: «Кем и предназначено нам было стать! Сверхнародом! Творцом своей судьбы, а не навозом, в который обратили нас враги России и Белого Царя! Исторически, Россия созидалась как империя многонациоанальная. И я не думаю, чтобы монголам, не говоря уж о наших азиатах, захочется отпадать в сферу Пекина».

А упомянутый выше Колик спрашивает у Караева: «Где наш царь, скажи мне?» – «Какой царь?» – «Русский наш. Помазанник Божий». – Я посмотрел на него сверху вниз, а потом ответил: «Романова Николая Александровича большевики убили. Вместе с Анной Федоровной (sic), супругой и детьми их». – Он помолчал: «Не знаю, верно ли, но люди говорят, что будто бы в Испании»… Тут их разговор прерывается.

В общем, – как с Валаамом: хотел проклясть, а благословил! Такова уж участь писателя (особенно талантливого): даже служа ложным убеждениям, он обречен говорить правду. Итак, мы видим живые силы России, которые рвутся из пут, которые растут и крепнут в страданиях… Доколе, о Господи?

Сам Караев иной раз высказывает дельные мысли; к примеру, характеризуя Запад: «Что такое для них политэмигрант из России? Контра. "Реак"[273]! Ты не поверишь, но «антикоммунист» там слово еще более ругательное, чем здесь… А шагреневая кожа этой самой Европы прямо-таки кукожится под твоими ногами от нестерпимого позора за свое капиталистическое существование». Определенные круги Запада и впрямь таковы. Но почему фиксировать внимание именно на них и только на них?

Впрочем, Караев и добавляет, что он, в частности, русскую доновейшую эмиграцию, в побывки за границей, всячески избегал.

Верна и другая мысль Кирилла: «О Сатане. Близком, как никогда, к осуществлению своей программы по низведению всего живого к небытию».

Вопрос только в том: на чьей мы стороне? Если на стороне Бога, то с Никитой, с Коликом, с Пеклой, тем святым и чистым, что на нашей родине сохранилось или возродилось, и с близкими им по духу людьми доброй воли по всему миру: если на стороне Диавола, то с Караевым и с западными леваками, стремящимися «скопом в небытие».

Выбор принадлежит нам.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 13 февраля 1988, № 1959, с. 2.

Зловонная литература

Как говорится в известном анекдоте: «Кому это нужно, и кто это выдержит?» Вопрос напрашивается, когда читаешь продукцию вроде отрывка С. Юрьенена «Белый раб» («Стрелец» № 3 за 1991 г.) или роман Вик. Ерофеева «Русская красавица». Это творчество нельзя, строго говоря, назвать ни эротикой, ни даже порнографией. Оно не может ничье воображение возбуждать: оно вызывает только отвращение.

Заметим, что Юрьенен прежде был талантлив; Ерофеев вряд ли когда-нибудь. Но на избранном ими пути всякое литературное дарование неизбежно и быстро выветривается. Герой Юрьенена, новейший эмигрант, ставший модным писателем, странствует по кабакам и публичным домам Европы, накачивая себя алкоголем «перед тем, как предаться рвоте».

Зачем, собственно говоря? Блуд, которому он тоже предается и который он внимательно созерцает, – такой же безрадостный (и описан со всеми тошнотворными подробностями и употреблением самых безобразных слов). Юрьенен упоминает роман Сартра «La nausée». Вот уж подлинно: чувство тошноты – главное, если не единственное, которое испытываешь при чтении.

Напрашивается мысль, что у первой и у второй русской эмиграции были совсем иные проблемы! Впрочем, сомневаемся, многие ли из третьей имеют средства и желание развлекаться на тот – в сущности самоубийственный – манер, как юрьененовский Алексей.

Мелькает мысль: неужели он ничего более интересного не нашел в Европе?! Впрочем, конечно, на вкус и на цвет товарища нет… Забавно, – отметим мимоходом, – то наивное хвастовство, с которым автор щеголяет знанием жаргона левых интеллектуалов, всяческих битников и хиппи. Давая почему-то французские фразы то латинскими буквами, то кириллицей.

Произведение Ерофеева (оно – на фоне нынешней подсоветской жизни) не станем уж и разбирать. Мы уже сказали: примерно то же самое, что и у Юрьенена, только – вполне бездарно.

Что поражает: находятся, значит, охотники на подобное чтиво! Не то диво, что его издают (в нашем теперешнем мире все, что служит делу зла и порока, не имеет недостатка в мощных покровителях), но откуда берется публика? Единственное объяснение, приходящее нам в голову, есть следующее: масса населения в «бывшем СССР» еще не привыкла к тому, чтобы похабные слова употреблялись в печати, и чтобы картины извращения и всяческой мерзости рисовались с предельной откровенностью в литературных произведениях. В силу чего и читает авторов данного типа – с изумлением и, пока еще, с любопытством.

Но любопытство это быстро слабеет и популярность неопорнографов день ото дня падает. Скоро их профессия сделается невыгодной.