Например, мы все, в основном, не имеем и представления о расслоении внутри Израиля по группам, в зависимости от места исхода. О вражде между восточными и западными евреями, о привилегиях американским, английским и немецким евреям по сравнению с русскими. О препятствиях, встающих перед приезжающей из Советской России еврейской интеллигенции, в основном высоко квалифицированной в профессиональном отношении, в получении более или менее подходящей работы, а уж тем более – соответствующего способностям и опыту поста. О специальных проблемах, возникающих у грузинских и бухарских евреев-эмигрантов.
Автор вводит нас, помимо перечисленных выше вопросов, во все сложности израильской внутренней и внешней политики: преобладание социалистов и их борьба за удержание власти; страх перед советским правительством и нежелание его раздражать (даже для спасения желающих бежать из России и находящихся там в опасности евреев); обстоятельства войны с Сирией и Египтом и т. д.
Мы с интересом следим за судьбой героев (в основном, семьи Гуров с их близкими) и невольно сочувствуем их злоключениям. Жаль только, что их внутренний мир, и особенно их политические воззрения, не всегда вызывают симпатию: слишком уж прочен на них налет советского воспитания (впрочем, это – мысли и чувства самого Свирского, с которыми мы уже знакомы по его предшествовавшим романам, как «Заложники» и «Ленинский проспект»). Порою даже становишься скорее на сторону израильских бюрократов, с которыми они борются; скажем, когда те категорически запрещают выезжающему в США для выступления там с докладом Дову Гуру вступать в контакты с украинскими сепаратистами.
Важное место занимает в книге вопрос о так называемых прямиках, то есть евреях, едущих вместо Израиля в Соединенные Штаты, и о попытках израильских властей им в этом деле помешать.
Повторим: в смысле информации произведение Свирского представляет весьма значительную ценность.
Отметим, однако, у него некоторые серьезные ошибки. На странице 199 он приписывает стихи Гумилева… Кузьме Пруткову! Сие тем более непростительно, что речь идет о стихотворении, взятом из сборника «К синей звезде», являющемся едва ли не лучшим во всей русской поэзии циклом стихов о любви.
В подлиннике цитируемое стихотворение звучит так:
У Свирского же, в рассказе от первого лица, израильский языковед и семитолог Ури Керен, – лицо, видимо, реально существующее, с которым он познакомился в Иерусалиме: «Как-то, гораздо позднее, продекламировал неожиданно для меня стихи Кузьмы Пруткова, которого он знал и по-русски, и по-английски: „Девушка с газельими глазами вышла замуж за американца. Зачем Колумб Америку открыл?“».
Тут, действительно, неожиданны и ложная атрибуция и неверное цитирование. Не знаем, следует ли оные приписать Керену или (что более вероятно) самому Свирскому?
На странице 241 важный израильский чиновник, Шауль бен Ами, воспитанный в Литве, опасаясь трений между Израилем и СССР, думает: «Эти опять столкнут нас с Иваном Грозным! Опять столкнут нас с Иваном. Как пять веков назад, когда рухнул Великий Новгород, Великая Литва…» Трудно поверить, чтобы он и впрямь так плохо знал историю! Великое Княжество Литовское не рухнуло при Иоанне Грозном; наоборот, в унии с Польшей, под водительством талантливого короля Стефана Батория, оно нанесло Московской Руси тяжелые поражения. Что Литва, в качестве независимой нации, погибла в результате слияния с Польшей, – это уже совсем иной вопрос. Под власть же России она попала куда позже, после краха и разделов Речи Посполитой. Да и Новгород, собственно, пал-то при Иоанне Третьем, а не при Четвертом.
Зато одобрим, что Свирский пишет всюду Черновицы (единственная форма, которая стояла на всех картах и во всех курсах географии царского времени), вместо опостылевшего Черновцы, которым нас пичкают теперь советские историки.
Георгий Владимов, «Верный Руслан» (Франкфурт-на-Майне, «Посев», 1975)
Романы из жизни животных издавна хорошо знакомы русской публике и ею любимы, через переводы из Джека Лондона («Белый Клык», «Джерри Островитянин»), Эрнеста Сетон-Томпсона («Гризли», «Крэг, король Гендер-Пикский») и Джемса Оливера Кервуда[291]
(«Казан», «Бродяги Севера»). По-русски с талантом писал в этом жанре Виталий Бианки («Одинец», «Мурзук»).