Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Между прочим, когда Толстой упоминает о младшем брате Гумилева (обстоятельство, поставившее в тупик комментаторов), он, без сомнения, имеет на самом деле в виду племянника поэта, Колю Сверчкова.

Выпишем характеристику, какую дает своему покойному другу Толстой. Она – в прямом противоречии с представлением о нем Маковского, несмотря на то, что, парадоксально, выражена в почти тех же самых словах:

«Мечтатель, романтик, суровый учитель, поэт»… К чему автор присовокупляет: «Хмурая тень его, негодуя, отлетела от обезображенной, окровавленной, страстно любимой им Родины»…

Н. Оцуп[302], малодаровитый ученик блестящего учителя, вспоминает о своем мэтре с пламенным обожанием, за что можно ему многое простить; в частности, нудное многословие, совершенно неверный взгляд на отношения между Гумилевым и Ахматовой и тупо глубокомысленные размышления о творчестве поэта.

В остальном, в тексте его заметки, наряду с сомнительными, попадаются верные и меткие оценки вещей.

«Гумилев был человек простой и добрый. Он был замечательным товарищем»… «Пленительная это фигура, одна из самых пленительных в богатой замечательными людьми русской поэзии»… «Это – поэт глубоко русский, не менее национальный, чем Блок».

И, наконец, приводя две строки из Пушкина:

Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю,

Оцуп очень удачно их комментирует: «Первая строчка о Гумилеве, вторая о Блоке».

Справедлив, как ни печально, и отзыв Оцупа о «врагах и так называемых друзьях, которые, конечно, всегда хуже, чем открытые враги», являвшихся источником «скверных шуток и злословия за спиной» поэта. Наоборот, ошибается Оцуп, сообщая, будто Гумилев недооценил А. де Виньи (набрано почему-то Винье; стр. 185), который в самом деле был, конечно, если не «лучшим поэтом Франции», то одним из лучших. Более осведомленная Ахматова уточняет о своем первом муже («Вестник РХД», № 156): «Он очень увлекался Виньи. Очень любил "La Colère de Samson" (я считала, что это очень скучно)».

Ценные сведения можно почерпнуть из коротких заметок В. Немировича-Данченко[303] и А. Амфитеатрова. Они показывают нам, что Гумилев был превосходным конспиратором, в беседах с ними, он не только не выдавал своего участия в заговоре, а даже констатировал, что заговор, в конкретных условиях советского быта, невозможен и безнадежен. Может быть, он так и думал, но считал своим долгом принять участие в попытке, хотя бы и отчаянной, борьбы с большевизмом?

Между тем, он к обоим названным выше писателям относился с симпатией и доверием; но зачем бы он им стал открывать свой секрет? Они были уже люди пожилые, и притом иных, чем он, убеждений; если же заговор носил монархический характер, то их и неуместно было туда вовлекать.

С Немировичем-Данченко его сближало тo, что тот тоже странствовал немало по Африке, хотя и по другим, чем он, областям (Марокко, Сахара, Тимбукту), да и вообще по свету (Испания, Италия, Балканы…). Важны донесенные до нас Немировичем-Данченко слова, произнесенные Николаем Степановичем при одной из их встреч: «И ведь будет же, будет Россия свободная, могучая, счастливая, – только мы не увидим».

Амфитеатрову Гумилев казался далеким от политики. Но именно он нам четко передает политическую позицию поэта: «Он был монархист – и крепкий. Не крикливый, но и нисколько не скрывающийся».

Единственным, кто чуть-чуть не проник в тайну подпольной деятельности Гумилева, была близкая к нему И. Одоевцева, – и по чистой случайности: она заглянула, в его отсутствие, в ящик его письменного стола…

Самая приятная часть трехсот с лишним страничного тома та, на которой отдыхаешь душой, – зарисовки не профессиональных литераторов, а двух женщин, знавших поэта в повседневном быту: невестки – жены его старшего брата – и соседки по имению, А. Гумилевой и В. Неведомской. Им веришь целиком; и именно по их свидетельствам мы воссоздаем истинный облик Н. С. Гумилева, физический и моральный. Значительнее, понятно, показания А. Гумилевой, прожившей вблизи Николая Степановича, которого она называет Колей, 12 лет. Вот как она описывает его внешность:

«Вышел ко мне молодой человек 22-х лет, высокий, худощавый, очень гибкий, приветливый, с крупными чертами лица, с большими светло-синими, немного косившими глазами, с продолговатым овалом лица, с красивыми шатеновыми гладко причесанными волосами, с чуть-чуть иронической улыбкой, необыкновенно тонкими красивыми белыми руками. Походка у него была мягкая и корпус он держал, чуть согнувши вперед. Одет он был элегантно».

Однако, нам гораздо интереснее еще строки, отражающие внутренний мир Гумилева. «С детства он был религиозным и таким же остался до конца своих дней – глубоко верующим христианином. Коля любил зайти в церковь, поставить свечку и иногда долго молился перед иконой Спасителя. Но по характеру он был скрытный и не любил об этом говорить. По натуре своей, Коля был добрый, щедрый, но застенчивый, не любил высказывать свои чувства, и старался всегда скрывать свои хорошие поступки».