Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Только ведь это, если вдуматься, – ложное искушение. Подлинные виновники, они всегда далеко в тылу; чтобы до них добраться, волей-неволей нужно опрокинуть заслон из обыкновенных людей, который они силой выставляют. В гражданской войне важно одно: служить правому делу и быть в этом твердо убежденным! Тогда чувствуешь, что на деле защищаешь, именно, свой народ и свою страну в целом, включая и тех, против кого, волею судьбы, сражаешься. Их победа им ведь несет худшие беды, – что и сбылось с красноармейцами и матросами революции…

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 5 ноября 1982, № 1685, с. 2.

Р. Б. Гуль, «Воспоминания журналиста»

Теперь все чаще слышишь, что нужна бы история зарубежной прессы. Ну, в целом, это поистине «труд несовершимый», как выразился по другому поводу Веневитинов[380], сказавший:

Природа – книга не по нас.
Ее листы необозримы
И мелок шрифт для наших глаз.

Что до меня, о периодической печати русского Зарубежья до Второй мировой войны я толковать не берусь (хотя и изучил внимательно все, что мог, в первые годы как попал во Францию). Это скорее дело тех, кто и до того жил на Западе.

Вот после Второй мировой… Но и то, такая тема для меня слишком обширна. Однако, о тех журналах и газетах, где я сотрудничал, и о людях, с ними связанных рассказать, – это, пожалуй, в моих силах. А их было немало. Выйдя в Париже на свободу из лагеря для перемещенных лиц на улице Леру (очень было любопытное заведение, о котором стоило бы поговорить отдельно), я в одно из первых же воскресений отправился в русскую церковь на улице Дарю. И встретил там, вовсе неожиданно, полковника Левитова[381], некогда командира корниловского полка; с ним я был знаком по Берлину, где мы работали в одном и том же учреждении. Он дал мне свой адрес и предложил как-нибудь зайти. Тогда у русских эмигрантов оно так водилось; это гораздо позже установилось правило, что без предварительного условия о дне и часе в гости ходить неловко.

Придя примерно через неделю вечером, я застал у него пирушку, где собрались старые товарищи по Белому движению, мужчины и дамы.

Принимать участие в их беседе, сводившейся главным образом к воспоминаниям о прошлом, мне было трудно; так что я больше молчал. Среди них, однако, находился писатель Р. Б. Гуль, которого я заинтересовал (мы, новые эмигранты, были тогда для старых экзотикой) и который передал мне несколько дней спустя, через Левитова, посетившего меня в общежитии на улице Шато де Рантье, где я в то время обитал, приглашение к себе в гости.

Гуль, как читатель увидит, сыграл важную роль в моей жизни: через него я познакомился с Мельгуновым и потом с Ефимовским, в печатных органах которых и начал свою зарубежную журналистическую карьеру. Гулю было лет 50 (мне тогда казалось, что это очень много). Плотный, среднего роста, гладко выбритый и совершенно лысый, он мне запомнился всегда в движении: не сидящим за столом, а ходящим по комнате или на улице при встречах. Занимал он квартирку в одну комнату с кухней в большом здании на улице Лекурб, на третьем или четвертом этаже.

По убеждениям он являлся в тот момент социал-демократом и активно сотрудничал в американском «Социалистическом Вестнике». Журнал этот, к чести оного будь сказано, стоял тогда твердо на антикоммунистических позициях. По этому поводу острили, что его с одобрением читают в Париже генералы и архиереи, что по прежним традициям представлялось немыслимым.

Антикоммунистически настроен был и Гуль; на чем мы с ним вполне и сошлись. Он и его жена приняли меня радушно и гостеприимно, усадили обедать; а поговорить было о чем. Врезалось мне в память, как курьез, что я при одном из первых визитов процитировал ему частушку, которую незадолго до того где-то услышал или прочел:

Что гитара, что нам бубен!
Мы на пузе играть будем.
Пузо лопнет – наплевать:
Под рубахой не видать.

Ему так понравилось, что он стал бегать из угла в угол, громко повторяя эти строки, пока жена с некоторым испугом не выглянула из кухни с вопросом:

– Рома, Рома, что с тобой?

Беседы с Гулем были занимательны, хотя я не слишком соглашался с его точкой зрения. Позднее, когда он начал давать мне «Социалистический Вестник», я убедился, что он обычно просто излагал своими словами передовицу оттуда.

Из наших разговоров запомнился мне его вопрос:

– Скажите, с какого момента вы разочаровались в советской власти?

– Да не было такого момента, – ответил я, – я ее ненавидел с раннего детства, и очарован ею не был никогда.

– Ну, тогда вы не типичны, – с разочарованием промолвил он.

– Почему же не типичен? – подумал я, – так же точно, вероятно, большинство народа в России чувствует и мыслит, да сказать вслух не может!