Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Но дискутировать об этом я не стал. Я уже понимал, что у первой эмиграции налицо о нас свои предубеждения и иллюзии, которые трудно, да и не стоит колебать.

Тот же вопрос возник, когда Роман Борисович одолжил мне во французском переводе роман А. Кестлера «Le zéro et l’infini» (по-русски теперь известный под заглавием «Слепящая тьма»), от которого я остался в восхищении. По поводу этой книги, он высказал мне критику, что в ней сидящий в соседней камере с главным персонажем, Рубашевым, заключенный представлен еще совсем молодым по возрасту, а по взглядам – монархистом. Такое де в советской России наших дней невозможно. Гуль даже процитировал мне, – опять же из «Социалистического Вестника», – фразу о том, что: «Плуг революции пашет глубоко!»

– А как же я-то, например, Роман Борисович? – возразил я ему.

Что я монархист, я от него не скрывал, с самого начала.

Он промолчал. Судя по лицу, он считал, что ничего подобного не должно и не может быть.

Тут много неожиданностей ему предстояло. Он в тот момент получал от русских из Америки (где благосостояние их далеко превосходило таковое эмиграции в разоренной Европе) кое-какие продукты и вещи на предмет помощи нашей второй волне (которая в том, понятно, остро нуждалась). Пользуясь тем, что я встречал многих из наших, и они мне доверяли, я стал к нему приводить людей, одного за другим, мужчин и женщин, из очень разной среды, разного возраста и из разных мест в России. Он мог убедиться воочию, что все они настроены резко антисоветски и антикоммунистически, а о социализме, ни в какой форме, и слышать не желают.

Мне даже хотелось отыскать кого-нибудь идейно ему созвучного; да вот – не удавалось! Такие все же и были, как я впоследствии убедился, но представляли собою, подлинно, rarae aves[382]. Через некоторое время Гуль предложил познакомить меня с Мельгуновым, на что я с радостью согласился.

Про журнал Мельгунова я знал уже давно; один номер попал мне в руки еще в лагере на улице Леру. Назвать этот журнал по имени – затруднительно, и вот почему: советский посол во Франции Богомолов после каждого выпуска просил его закрыть. Французы и закрывали. Но из-под руки они дали Мельгунову понять, что он может издавать, снова и снова, другой журнал, лишь бы под новым заглавием. В результате, выходили в свет «Свободный Голос», «Свободное Слово», «Независимое Слово» и т. д. Вскоре, как факт с четвертого номера, стали появляться там и мои статьи.

На сетования Богомолова, французский министр внутренних дел (не помню уж сейчас, кто им тогда был), сказал будто бы ему однажды: «Такой маленький по размеру журнал, с незначительным тиражом! Да почему же вы так уж его боитесь?». Верна поговорка: «Мал золотник, да дорог!»…

Многие, вероятно, смутно себе представляют ситуацию, сложившуюся в тогдашнем Париже (да и по всей Франции). Повсюду виднелись портреты Сталина; советская миссия беспрепятственно хватала нашего брата, новых эмигрантов, где только находила. А в этом ценнейшими помощниками им служили советские патриоты из старой эмиграции, получавшие за то сдельную плату с головы; говорили, что по 5 тыс. франков. Цели-то у Советов и их заграничных приспешников были одинаковые: заткнуть нам рот, заглушить наш голос, помешать нам рассказывать миру правду о творящемся в СССР.

С точки зрения закона, в глазах Запада, мы никаких прав не имели, ни на чье покровительство рассчитывать не могли: согласно ялтинскому договору, все, жившие в Советском Союзе вплоть до заключения сделки между Гитлером и Сталиным и последовавшего передвижения большевиков на запад, подлежали выдаче.

Никакой антикоммунистической русской печати во Франции не существовало. Зато выходили поддерживаемые большевиками просоветские «Русские Новости», «Советский Гражданин» и даже юмористическая газета «Честный Слон».

Русские антикоммунисты фактически ушли в подполье и на поверхности не появлялись. Действовали и шумели лишь предатели Белого движения, сделавшиеся, – искренне или притворно, – поклонниками Сталина и служителями его режима.

Впрочем, и французским антикоммунистам в те годы приходилось несладко: им приклеивали ярлык коллаборантов, – а уж тогда… Молодой писатель Робер Бразильяк[383] был расстрелян; другой писатель, Дрие ла Рошелль[384], покончил с собою; выдающийся идеолог монархизма Шарль Моррас[385] сидел в тюрьме… Список можно бы далеко продолжить; да не к чему.

Коснусь вскользь последующей судьбы Р. Б. Гуля. Через год или два он уехал в США. Там он издавал позже, в период с 1948 по 1951 год, журнал «Народная Воля», замышленный с целью привлечь нашу новую эмиграцию во стан социалистов. Из этого ничего не вышло, несмотря на участие в нем всех лучших сил русских социалистов и на стоявшие за данным печатным органом большие средства: предприятие лопнуло на 18-м номере. Немудрено: как я упоминал выше, социалистические идеи были во второй волне решительно непопулярны.