Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Невразумительны и – плохо объясненные мемуаристом, – негодования его против традиционного, религиозного воспитания в страхе Божьем и в сознании долга. Еще же менее – его недовольство, что в годы его молодости в России не практиковались сексуальное просвещение и широкая половая свобода. Мало кто из его современников подобную неудовлетворенность испытывал или, по крайней мере, выражал в печати. Мы же, смотря на происходящее сейчас, и вовсе уж его чувства не понимаем и не разделяем. Не видно, чтобы модерный прогресс в этой области приносил людям счастье…

О своей служебной карьере Давыдов рассказывает кратко и скупо (кроме как о своей неудачной попытке включиться в революцию и организовать в своем имении Саблы, в Крыму, колхоз).

Более значительным, чем все остальное, для проникновения во внутренний мир Давыдова и в двигавшие его действиями мотивы, представляется глава: «Мировой кризис и вольные каменщики». Тут он заботливо оговаривает, что не станет раскрывать тайны масонства профанскому миру (sic); но все же немало любопытного выбалтывает. Обратим внимание на следующие строки:

«Для масонства человек есть грубый, необделанный камень… Обработка этих камней и есть масонское посвящение… Масон преследует далекую цель построения идеального человеческого общества… Нельзя с точностью установить, кому принадлежит авторство формулы "Свобода, Равенство и Братство". Взяли ли эту формулу деятели Французской Революции у французского масонства, к которому многие из них принадлежали, или это масонство переняло ее от Революции… Так или иначе… она носит определенный масонский характер». Страшные тайны скрыты за сиими речами! Спасибо автору, что хоть слегка приподнял перед нами завесу, показывая, кто и что с нами делает….

Особо неприятное впечатление оставляют приклеенные к «Воспоминаниям» описания поездок в СССР уже знакомой нам дочери А. Давыдова, под игривым названием «Мои красные крымские яблоки». Сия дама катается раз за разом в Советский Союз (с мужем; не вполне ясно, одним и тем же, или несколькими разными), где ее хорошо принимают и хорошо угощают (помогает, видимо, ее декабристское происхождение… а может быть, и другое еще?). Богатой туристке в стране победившего социализма неплохо; знание языка еще и облегчает приятное препровождение времени. Страдания народа, уничтожение культуры, чудовищность режима, – все это совершенно вне ее поля зрения, ее не интересует и не касается…

Стыдно читать. Больше всего стыдно за ее пожелание: «Если потом эту книгу издадут в СССР, я буду только рада». Будем надеяться, что данная позорная книга до подсоветского читателя не дойдет. Как никак, имена предков и папы и дочки, – Раевских, Ливенов, Давыдовых, Трубецких, – вписаны в историю России не только соучастием в разного рода тайных обществах (никак не делающим, разумеется, виновным чести…).

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Библиография», 24 декабря 1983, № 1744, с. 5.

Е. Рачинская, «Калейдоскоп жизни» (Париж, 1990)

Основная часть изящно изданной книжки в 430 страниц – автобиографическая: отрывки из воспоминаний о жизни автора[408], ее семьи и отчасти предков. Почти у каждого из нас, волею судьбы, обычно достаточно бурной, достаточно нашлось бы что рассказать о виденном и испытанном… Но не всякий сумеет свои впечатления изложить живо и интересно, что Е. Рачинской неплохо удалось сделать.

По крайней мере, в той части, где она описывает факты, говорит о быте старой России (со вполне естественной ностальгией!), а затем (почти с не меньшей!) Харбина и русской эмиграции на Дальнем Востоке. Слабее, – ибо грешат поверхностностью, – ее наблюдения об Австралии и об Англии, где ей пришлось позже провести длительный срок. Когда же она переходит к попыткам беллетристического повествования, пытаясь придать своим очеркам форму новеллы, – качество их заметно снижается.

В смысле же сведений о литературной жизни русского Зарубежья в Китае, портретов тамошних поэтов и писателей, о природе этого края и об условиях существования там русской колонии, ее зарисовки представляют значительную ценность.

Отметим, среди прочего, убийственную характеристику, каковую она дает Н. Ильиной[409], репатриировавшейся в СССР, и там пользовавшейся дружбой и доверием Л. Чуковской и А. Ахматовой. Тем она, может быть, импонировала именно в качестве бывшей эмигрантки; но мы-то к таким старым эмигрантам, которые добровольно возвращались на советскую родину, особой симпатии не ощущаем.

Как и многие эмигранты, пережившие японскую оккупацию в Маньчжурии, Рачинская о японцах отзывается резко отрицательно; может статься, и не всегда справедливо.

Зато о приходе Красной Армии и о последующих ужасах рассказано здесь вполне справедливо, и потому страшно: «И вот на глазах у всего мира началась расправа над мирным русским населением Маньчжурии».