Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Можно бы перечислить еще несколько книг довольно высокого уровня, посвященных данному вопросу, но большинство из них решительно устарели, как, например, «Contemporary Russian Literature» князя Святополк-Мирского, доведенная только до 1925 года.

Практически доступной для читателя является «Русская советская литература», изданная в СССР в 1951 году, Учпедгизом, и составленная А. Дементьевым[613], Е. Наумовым[614] и Л. Плоткиным[615].

Из них Дементьева автор этих строк хорошо знает, имев в свое время случай слушать его лекции в Ленинградском университете, непосредственно перед Второй мировой войной. Это был талантливый лектор, выделявшийся среди остальных преподавателей своей принадлежностью к партии – редкая тогда вещь среди профессуры. Проку, однако, от этого большевистского опуса, в чисто познавательном отношении, мало. Достаточно сказать, что во всем курсе даже не упомянуто имя Есенина! Зато много места отведено Демьяну Бедному[616]. Говорить о менее важных, попавших так или иначе в опалу, писателях и поэтах, понятно, уж и не приходится. Даже и из строго ортодоксальных с советской точки зрения перечислены лишь самые крупные фигуры (Горький, Маяковский, А. Н. Толстой, Шолохов…). И характеристики их даны в тонах самой грубой, лживой и пошлой пропаганды. Восторженные, подхалимские ссылки на каждом шагу на Сталина делают этот учебник несвоевременным даже для нынешней советской России.

За рубежом мы имеем книгу Глеба Струве, на английском языке, «Soviet Russiаn Literature», изданную в США в 1951 году. Зная Струве по его книге «Русская литература в изгнании», которую мы разбирали уже в «Возрождении», мы, должны признаться, не без опасения раскрыли этот том большого формата. Нас ждала, однако, приятная неожиданность.

Потому ли, что над этой книгой Г. П. Струве больше работал, потому ли, что ее тема ему ближе и интереснее, она гораздо лучше, чем его вторая, позже написанная, работа. На 414-ти страницах здесь сжато, но довольно полно, отражена советская литература с 1917 по 1950 год, в форме деловых и объективных биографических сведений об отдельных авторах и их характеристик, разбора различных литературных группировок, воспроизведение политических лозунгов и директив, определявших их работу; в некоторых случаях Струве прибавляет краткие резюме литературных произведений. При этом, как правило, его оценки очень объективны, и не вызывают никаких возражений. Надо еще прибавить что его анализ политических событий и требований власти к литературе, в большинстве случаев меткий, продуманный и справедливый.

К сожалению, как только Струве отступает от принятого им очень разумного и удачного метода безличного и бесстрастного изложения, он проявляет тот же недостаток вкуса, какой ясно обнаружился в его «Русской литературе и изгнании».

Так, например, говоря о Константине Симонове[617], он заявляет, что его «Жди меня» в художественном отношении очень слабое стихотворение. Это звучит почти смешно в применении к вещи, которую публика – подсоветская, эмигрантская, иностранная, – признала единогласно лучшей в творчестве Симонова, которая стала народной песней, циркулирующей притом даже далеко за пределами СССР! Право, публика в таких вопросах не ошибается, и нужно хоть немного считаться с ее мнением. Если бы этакий отзыв дал не Струве, а кто другой, мы бы заподозрили, что он шутит.

Рядом, говоря о другом широко известном послевоенном советском поэте, Алексее Суркове[618], Струве перечисляет целый рад его стихотворений, и среди них не называет самое популярное и удачное, ставшее знаменитым и общеизвестным – «Землянку». Что это, рассеянность или оригинальничание?

Далее, разбирая творчество Николая Островского[619], автор книги причисляет его к выразителям социалистического реализма и, приводя указание советской прессы о его популярности в массах СССР, с неожиданным скептицизмом выражает сомнение в возможности такого успеха и объясняет его, будь он все же налицо, поддержкой и рекламой со стороны властей и чувством жалости читателей к писателю, составлявшему свои книги больным, прикованным к постели.

По личному опыту, мы можем засвидетельствовать, что публика в СССР действительно любила книги Островского – и «Как закалялась сталь», и «Рожденные бурей» (об этой последней Струве даже не упоминает), – особенно молодежь. Это в значительной степени объясняется тем, что Островский, конечно, никакой не «социалистический реалист», а один из самых ярких, хотя и самых поздних по времени, революционных романтиков, то есть представитель направления, которое всегда имело относительно большую симпатию масс. Еще важнее, может быть, то, что у Островского, коммуниста-идеалиста, отстраненного болезнью от жизни сразу после героических лет революции, чувствуется редкая у советских писателей искренность, и что его образ политического борца, Павел Корчагин, в сущности, не неотъемлемо связан с большевизмом, и может вызывать симпатии даже у людей, советскому строю враждебных.