Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Сомнительное впечатление оставляют и многие экскурсы Г. П. Струве в область дореволюционной русской литературы, вроде его незаслуженно и необоснованно презрительного отзыва о «Князе Серебряном» А. К. Толстого, когда он говорит о развитии исторического романа в России вообще; или, еще более, его отчетливо отрицательное отношение к Достоевскому, глубину и силу влияния которого на советских писателей во все периоды, он, однако, принужден многократно отмечать.

Можно бы указать на отдельные пробелы и пропуски, не особенно, впрочем, важные, в его перечислении советских писателей. Почему вовсе не упоминается имя Никифорова, даже в библиографическом указателе?

Почему так скупо и односторонне, как бы только вскользь, затронут Вячеслав Шишков?

Но более серьезны другие дефекты истории советской литературы Струве в качестве пособия для изучения предмета, будь то русским, будь то иностранцем. Часть из них нельзя поставить в вину автору; зато другая часть вытекает из принципиально занятых им позиций.

Так, одна из главных бед, что его книга уже отстала от жизни. С 1950 года в советской литературе столько произошло событий – смерть Сталина, оттепель, новая реакция, – столько появилось новых книг, что ограничиться собранным Струве материалом уже нельзя, и нужно искать дополнение.

В предисловии автор книги сам заранее отказывается от мысли проанализировать литературу на языках национальных меньшинств СССР. Понятно, что это была бы очень тяжелая задача. Она пока, как будто, не выполнена и в СССР. Да и вряд ли одиночный ученый мог бы ее взять на себя. Это скорее дело для целой группы специалистов. Хочется только отметить, что тема эта вообще очень интересна, и была бы особенно интересна, если бы была обработана в эмиграции, в условиях свободы. Пути местных литератур, одни из которых старше, чем русская, и имеют свои вековые достижения, другие только родились уже под советским игом – представляют собой поле для важных и ценных наблюдений.

Краткие сведение о национальных литературах в упомянутой нами выше книге Дементьева, Наумова и Плоткина, к сожалению, совершенно легковесны и несерьезны.

Жаль, может быть, что Г. П. Струве сознательно отказался также заниматься детской литературой в СССР. Потому что она, по общему признанию, там стоит на очень высоком уровне и составляет уникальное в мире явление. Что, в свою очередь, отчасти объясняется, полагаем, ее несколько большей свободой от социального заказа в сравнении с литературой для взрослых. Но, пожалуй, наиболее стоит пожалеть о таком же принципиальном нежелании Г. П. Струве трактовать обо всем, что можно отнести в рубрику авантюрной, детективной или научно-фантастической литературы в СССР. Вряд ли какой-либо историк английской литературы нового времени вздумает обойти молчанием Стивенсона, Конрада, даже Конан Дойля, или наследователь американской – Джека Лондона. Вообще же грань между серьезным и несерьезным жанром весьма нелепо провести; и следовало бы, думаем, исходить исключительно из критериев высоты художественного уровня.

Но тогда совершенно непонятно, почему о таком писателе, как А. С. Грин, Струве упоминает лишь в подстрочных примечаниях, указывая, тем не менее, на любовь к нему читательских масс, на признание и уважение, которыми он пользовался в литературном кругу, и на посмертную травлю со стороны большевистской критики, которая у нас, казалось бы, может вызвать лишь симпатию. С точки зрения чисто литературного совершенства, Грин во всяком случае куда выше многих и многих из разбираемых Г. П. Струве в деталях пролетарских и крестьянских авторов.

Целиком уйти от «легкомысленных» жанров Струве все-таки не мог, что подчеркивает еще его непоследовательность; ему пришлось упомянуть о научно-фантастических романах А. Н. Толстого, «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина», о детективной серии романов Мариэтты Шагинян, «Месс-Менд», «Лори Лен металлист» и др., фантастических и авантюрных вещах Эренбурга, о «Двух капитанах» Каверина, принадлежащих к сфере приключенческого романа. Почему тогда было не поговорить подробнее о других, работавших в той же области?

Следует поставить Струве в заслугу, что он подчеркнул ряд моментов, связанных с данной темой. Как то, что читательская масса все время выражала равнодушие и отталкивание перед лицом чисто советской производственной, политической и пропагандной литературы, и неуемную тягу к переводной, дореволюционной и издававшейся в СССР литературе авантюрного и экзотического типа. Отсюда успех и романов Грина, и «Месс-Менда», и многого другого.