Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Параллельно с этим, стремление уйти от социального заказа и от обязательно тенденциозного и потому лживого изображения осточертелой, серой и нестерпимой советской повседневной действительности, жило в сознании авторов, как старых и заслуженных, так и начинающих. Что объясняет жадность, с какой они устремлялись на все сюжеты, представлявшие шанс на уход от современности и, по каким-либо соображениям, временно терпимые советской властью, – в область создания «советского Пинкертона» или «Майн-Рида», в область научной фантастики, позже в область исторического романа.

К этому надо еще присоединить много раз выражавшееся подсоветскими писателями, постепенно назревшее у них чувство, что традиционный русский роман слишком пренебрегал сюжетом, слишком мало внимание уделял увлекательности фабулы. Об этом Струве подробно говорит, характеризуя литературную группу «Серапионовых братьев»[620], приводя, в частности, очень яркие и любопытные высказывания Лунца[621], одного из ее идеологов.

В некоторой связи с вопросом стоит и проблема «революционного романтизма», боровшегося за свое существование рядом с «социалистическим реализмом», при защите в свое время Горького и Бориса Лавренева[622]. Эпитет «революционный» приклеивался к слову «романтизм», чтобы оно менее одиозно звучало для ушей советских вельмож и цензоров.

Все эти обстоятельства, вместе взятые, сделали возможным появление в СССР в сфере авантюрного романа вещей часто более значительных, чем в области официально психологической. И потому когда-нибудь историку литературы надо будет обстоятельно заняться этим вопросом.

Подобное исследование потребовало бы, между прочим, как мы полагаем, детального разбора существовавших до периода пятилеток, а иногда и дольше, журналов разного типа и разных размеров, как «Мир Приключений», «Всемирный Следопыт», «Вокруг Света», «30 дней», «Экран», «Огонек», «Прожектор» и многие другие. У Струве же в общем все внимание сконцентрировано исключительно на таких толстых и строго официальных журналах, как «Красная Новь» и «Октябрь». Но этого недостаточно.

За вычетом перечисленного, книга Струве дает довольно полную картину советской литературы, и может служить ценным справочником для хронологии, фактов, связи и соотношение различных литературных групп и ориентаций.

Окидывая общим взглядом нарисованную им схему подъемов и падений литературы советского времени, легко констатировать не вызывающий удивления факт: периоды относительной свободы всегда бывали периодами расцвета и надежды, a реакция, ограничение и усиление социального заказа влекли за собою упадок. Сколько яркого, интересного и многообещающего можно найти в литературе эпохи НЭПа! И как тусклы, мрачны, безнадежны годы коллективизации и пятилеток… Явен значительный подъем в годы войны, сменившийся постепенно новым зажимом… A сейчас? А завтра? Надо еще подождать с оценкой, но вряд ли есть повод для оптимизма. Если только не произойдет больших перемен не в одной литературе, а в государстве в целом…

«Возрождение» (Париж), рубрика «Среди книг и журналов», сентябрь 1957, № 69, с. 129–134.

Заслуженный масон

В № 18 серии сборников «Labirinti», публикуемой в Италии, названном «Вторая проза», О. Тилкес из Амстердама горячо восхваляет М. Осоргина, автора романа «Сивцев Вражек» и создателя теории «третьего пути». Приведем несколько цитат.

«Осоргин стал членом масонской ложи во время своего первого пребывания в Италии в 1914 году, был оратором в ложе "Северная Звезда", наиболее влиятельной и элитарной из русских лож, стоял в Париже во главе двух масонских лож… Будучи Досточтимым Мастером «Северной Звезды», Осоргин пресекал всяческие попытки направить деятельность ложи на путь прямой борьбы с большевизмом».

Поблагодарим исследователя за редкую откровенность!

Восхищение Осоргиным увязывается у него с резким осуждением российской эмиграции за ее антикоммунистические взгляды.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Печать», 27 апреля 1996, № 2385–2386, с. 3.

А. Краснов-Левитин, «У ворот» (Париж, 1982)

Книга посвящена пропаганде социализма. И – пожелаем этому гибельному учению побольше таких проповедников! Левитин грубо навязывает читателю свои взгляды: что ему, писателю, нравится, то и публика должна любить; против чего он настроен, – и та обязана ненавидеть! У всякого мыслящего человека подобные приемы вызывают внутренний отпор. Аргументировать автор ленится и часто не считает нужным, а если и пробует, – то доводы его, по большей части, вовсе неубедительны. Мимоходом сказать, иногда жизнь их на ходу опровергает: так, он ликует о победе социалистов во Франции, а уже ясно, что страна от них успела устать, и во второй раз у Миттерана почти нет шансов пройти в президенты.