Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Наши дни полны политической борьбы. Не удивительно, хотя и грустно, что делаются попытки вложить политическое содержание в слова и идеи, по здравому смыслу его лишенные, причем каждая партия дает свое толкование. Но все же нас поражает желание Башилова относить к интеллигенции только людей определенных политических взглядов, в частности, левых. Ведь, если бы мы нашли о каждом их тех людей, о которых говорили выше, точные указания о воззрениях на политику, без сомнения оказалось бы, что идеи у них были самые различные: ультраправые, ультралевые, умеренные, – а некоторые были и просто аполитичны. Башилов увлечен мыслью доказать, будто русскую культуру двигали вперед исключительно люди правого образа мыслей, – у которых он почему-то отнимает право на звание интеллигентов, – а люди левого лагеря делали России только вред. Опасная теория! Легко понять, что в сфере медицины или геологии важные открытия совершались и левыми, и правыми, а значит, и те, и другие входили в ряды двигателей и создателей русской культуры. Может показаться, что легче отделить овец от козлищ в области литературы. Но и здесь все переплетено гораздо запутаннее, чем, видимо, хотелось бы Башилову. Большевики не могут вычеркнуть из русской литературы имена монархистов Жуковского или А. К. Толстого, не говоря уже о Достоевском; и безумными были бы монархисты, которые захотели бы вычеркнуть Рылеева или Некрасова, многие сочинения которых, между прочим, давно стали фольклором, – и именно те, которые не содержали ничего революционного.

Русская интеллигенция была, конечно, просто образованным слоем общества. И в широком смысле можно говорить – и говорят – о французской или английской интеллигенции. Если тем не менее сами иностранцы подметили, что русская интеллигенция есть явление особое и неповторимое, то здесь нет особого противоречия. Как все на свете получает местный, национальный колорит, так и русский, вернее российский, образованный класс отличался от всякого другого. Отметим, что само собою было бы дико говорить о каком-либо этническом, русском или славянском, характере нашей интеллигенции – стоит лишь вспомнить огромность вклада в нашу культуру, сделанного армянами, грузинами, татарами, евреями, и даже иностранцами, немцами, французами и иными. Но все это слилось в одно целое. На Западе стало давно обычным, что доктор или инженер замыкается в своей узкой профессии, русский же медик или архитектор был непременно с широким образовавшем и кругозором, знакомый с русской и иностранной литературой, с философией, знающий, как правило, несколько западных языков. На вершинах, разносторонность и высота знаний русской интеллигенции были изумительны. Резкий разрыв между образовательным уровнем простого народа и культурного общества, тоже необычный на Западе, еще подчеркивал своеобразие русской интеллигенции. Любопытно, что китайская или индийская интеллигенция, видимо, во многих отношениях оказывается ближе к русскому, чем к западному порядку вещей. Но всего более, может быть, поражали иностранцев строгость этических норм русской интеллигенции, – значение, которое та придавала своему общественному служению, и страсть, которую вкладывала в разрешение отвлеченных вопросов религии и философии и более конкретных вопросов политики.

Русскую интеллигенцию объединяет множество принципов и навыков куда более глубоких, чем политические идеи. Если поместить двух русских интеллигентов в среду иностранцев, хотя бы самых культурных, или в среду русских крестьян, можно быстро заметить, как много у них общего, хотя бы они на политической почве ненавидели один другого.

Башилов хочет обосновать утверждение, что интеллигенция была только в России и только после Петра, на факте, что слово интеллигент создалось в прошлом веке. Зачем понадобилось особое слово вместо слов «образованный человек»? – спрашивает он. Но это никаких затруднений не может вызвать в филологическом отношении. Слово обычно возникает в момент, когда понятие стало повседневным и ясно ощутимым, когда перифраза начинает казаться длинной и неточной, а нужда говорить о новом явлении, встречается на каждом шагу. XIX век в России увидел возникновение множества новых слов, в силу бурного роста русской культуры. Московская Русь не знала слов «литератор» или «публицист», но бесспорно литераторы и публицисты в ней были; не знала и слова «культура», а не думает же Башилов, что до Петра не было русский культуры? Здесь он вообще впадает в противоречие с самим собой, ибо с одной стороны признает Радищева типичным интеллигентом и, очевидно, допускает существование интеллигентов самое меньшее с петровских времен, а с другой стороны, считает, что нельзя применять этого термина к эпохе, предшествовавшей тому, как Боборыкин его ввел в оборот.