Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

К недостаткам книги отнесем свойства, какие русские парижане могли и прежде наблюдать в блестящих лекциях и статьях покойного Владимира Николаевича (в том числе и в серии превосходных очерков по русской литературе в журнале «Возрождение»): ему случается увлекаться. Трудно согласиться с его мнением, что у Гринева образование было скудным и что писал он мало чем лучше Савельича. Ведь «Капитанская дочка» составлена как воспоминание Гринева! – а лучше-то слога от русской речи требовать нельзя… включая и чудные в ней стихи (умышленно стилизованные в духе эпохи). Да и Гончарова не вполне законно сравнивать по натуре с Обломовым: как никак, он совершил кругосветное плавание на фрегате «Паллада», бывшее в те годы трудным и даже опасным.

Удивляет несколько и высокий отзыв о критических статьях В. Соловьева; он, как ни грустно, о Пушкине и Лермонтове высказывался неглубоко и даже не слишком умно (впрочем, сам Ильин признает, что он к ним был несправедлив).

В целом, концепция русской истории и русской литературы у Ильина сугубо индивидуальна, что и составляет ее очарование, хотя не все его оценки каждому читателю подойдут. Нас, скажем, коробит повторение избитого, но прочно укоренившегося обвинения дворянству, получившему при Екатерине Второй указ о вольности и якобы освободившемуся от службы государству. Указ-то на деле не помешал ему и дальше умирать на всех полях сражений, больших и малых, ведущихся Российской Империей, и внести весьма значительную лепту в формирование русской науки и русского искусства, создав заодно ту великую литературу, о коей в «Арфе Давида» идет речь. А оное совершить без некоторого минимума досуга и свободы, пожалуй, никому бы не удалось.

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 26 марта 1982, № 1665, с. 2.

А. Беннигсен, «Мусульмане в СССР» (Париж, 1983)

Книжка вдохновлена не любовью к мусульманам, а палящей ненавистью к России. Страсть не считается с логикой и здравым смыслом; потому разумного человека г-н Беннигсен[664] ни в чем не убедит. Разделят его мнения лишь те, кто сами заранее тоже ненавидят Россию, по эмоциональным побуждениям или из политического расчета (часто, заметим, ложного и глупого). Пристрастность и несправедливость автора так и бьют в глаза. Вот он разбирает отношения между дореволюционным русским правительством и подвластными ему мусульманами. По его словам, в этой области существовали три метода. Первые два он резюмирует следующим образом:

«1) Кооптация элит. Это политика привлечения мусульманской элиты: земельной знати, торговой буржуазии и даже духовенства – без принужденного обращения в христианство… проводилась Иваном Грозным в татарских областях на Волге и в Сибири и особенно Екатериной Второй в Крыму и в отношении казанских татар и жителей казахских степей… Екатерина Вторая постаралась завоевать симпатию своих мусульманских подданных… всем мусульманам была предоставлена полная свобода вероисповедания… Самые плодотворные результаты эта политика принесла в отношении татарского купечества… Татарская диаспора достигла небывалого дотоле экономического расцвета… Местная кабардинская знать была, со всеми ее привилегиями, принята в ряды русского дворянства, а правящий слой казахских степей, феодальное дворянство монгольского происхождения, не считаясь формально русским, сохранил свое привилегированное положение, оставаясь богатым и влиятельным. Большинство их, а среди них этнограф и писатель Чокан Валиханов[665] и некоторые другие потомки Чингиз-Хана, были убежденными «западниками» – сторонниками тесного сотрудничества с русскими…

2) Политика изоляции. В Дагестане и Туркестане русские приняли диаметрально противоположную политику. Они стремились не приручать местную элиту, но, напротив изолировать данные территории, «охранять» от любого внешнего влияния, будь то русского, персидского или татарского. На Северном Кавказе… власти воздерживались от любого вмешательства в дело горцев, довольствуясь поддержанием порядка и законности. Мелкая местная аристократия… сохраняла свои привилегии и лояльность к дому Романовых».

Решительно непонятно: чем же недоволен Беннигсен? За что он мечет громы и молнии против русской монархии? И в чем, собственно, он ее обвиняет? Казалось бы, оба описанные метода вполне гуманны и глубоко целесообразны. И уж, во всяком случае, в них нет ни малейшего следа национального угнетения или какого-либо геноцида! Привлекая к сотрудничеству местные национальные элиты, власть их приобщала к мировой культуре, и тем подготовляла культурный расцвет на местах; что отчасти и произошло, о чем и сам Беннигсен упоминает (даже в сфере мусульманского богословия!). Что же до предоставления народам Средней Азии права жить по их собственным законам, избегая нарушить их быт, – не представляет ли оно собой реальное осуществление самой широкой национальной автономии?