Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Почему бы не прибегнуть к самому простому критерию, не поставить вопрос, кем они сами себя считали? И на это мы найдем непреложный ответ, тот же, что и о Пушкине лично: все они были «русские душою».

Фальшив и другой тезис обличителя. Да, Пушкин хотел побывать за границей, посмотреть на Европу и на родину своих предков, Африку. Но, несомненно, он бы оттуда вернулся домой. Если в годы ссылки, в частности на юге, он порою мечтал о бегстве за рубеж (мечтал, видимо, не очень и сильно: уехать туда из Одессы было довольно легко, – но он не уехал), то, опять же, он бы, наверное, позже пожелал бы вернуться обратно. А это, вопреки Дружникову, была вещь возможная: не советские были времена! Ссылаться тут на Герцена и Курбского, – пустая болтовня: у тех были другого порядка и гораздо более серьезные счеты с правительством.

Забавны утверждения, что, мол, Пушкин жестоко страдал в лицее, являвшемся «смесью монастыря с казармой». А мы-то думали, что это была лучшая пора его жизни! В остальном, что мы узнаем, с чем сталкиваемся в сей весьма поверхностной пушкиноведческой работе?

Что Пушкин в юности кутил и буянил, – оно и прежде было известным, и мы это охотно прощаем: «То кровь кипит, то сил избыток».

Что у него был дурной характер, что он был «мстителен и злопамятен», – позволим себе усомниться; его биография и творчество говорят об ином.

Помимо небогатого фактического материала, текст насыщен лирическими отступлениями: нам тычут в нос русофобские высказывания о нашей земле и о наших предках русофобских заезжих иностранцев в разные века. Опять же, о какой стране чужеземцы при случае плохо не отзывались?

В других местах, подсовываются, вместо пушкинских, заявления в левом духе друзей или просто знакомых поэта. А уж что говорить, что его выражения досады по мелким поводам неизменно толкуются как антирусские и антипатриотические! Приемы, мягко сказать, – мало убедительные.

От себя Дружников выражает сожаление, что Наполеон не завоевал России (тень Смердякова витает за его спиною!). С этим его мнением мы еще столкнемся дальше. Вопрос вкуса: только, русские, от царя, генералов, дворян, до рядовых солдат и последних крестьян, на это не согласились. Бонапарт, торжествовавший по всей Европе (за исключением, однако, героической Испании) напоролся у нас на столь стойкое сопротивление, что потерпел полный крах.

С облегчением закроем недобросовестный и неудачный литературоведческий опус и перейдем к гораздо более живому и, несомненно, лучше сделанному роману из советской жизни.

Главным выразителем идей и чувств самого писателя служит здесь московский журналист Яков Маркович Раппопорт, проникнутый прожженным цинизмом, готовый писать что угодно по заказу свыше. Оправданием ему является то, что он сидел в лагере, потерял здоровье и оказался целиком морально сломлен. Можно бы заметить, что не все давали себя так сломить; взять хотя бы Солженицына (о котором Раппопорт отзывается весьма пренебрежительно).

Именно в уста Якову Марковичу автор влагает свою заветную, для нас уже не новую мысль: «Да, России не повезло: она легла под монголов, а надо было – под французов, или, еще лучше, под англичан».

Россия, однако, не захотела. Хотя охотников ее изнасиловать на Западе хватало: от шведов до французов… И что ж? Еле ноги уносили… А монголы, – так ведь кончилось-то тем, что мы их разбили, подчинили и потом мирно с ними жили и вместе строили общее государство. В наши дни вот, – употребляя гнусную метафору Дружникова, – Россию тщатся, не мытьем так катаньем, уложить под Америку; но это мы еще поглядим; бабушка надвое сказала!

Второй положительный герой, тоже журналист, Ивлев, попадает в неприятность за распространение в самиздате… антирусской книжки Кюстина! Ситуация совершенно фальшивая; сам Дружников признает, что сие творение растленного до мозга костей французского маркиза выдается свободно читателям в советских библиотеках. Да и понятно: Кюстин ругает царскую Россию! Большевикам это только на руку. А концентрированная до полоумия его русофобия, – она тоже как могла бы советскому строю повредить? Его злобствования, даже при самом широком их распространении в народе, только и могли бы породить обиду и раздражение против Запада.

Отметим, что в моральном отношении Ивлев – фигура мало симпатичная: будучи женат, соблазняет девушку, которая из-за него травится… Добавим, что единственный сорт любви, который Дружников изображает (вероятно, единственный, какой он понимает?), находится, как выражается один английский писатель, «на уровне скотного двора». Чувств выше голой физиологии мы тут не встречаем.

Похоже, что враждебность Дружникова относится не к одним русским, а ко всем народам России, судя по притянутому за уши сальному анекдоту об эмире Бухарском. Лучше это или хуже? Не беремся судить…

Исключение делается лишь для евреев.