Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Что до евреев, то в одном месте Раппопорт, в беседе со своим русским начальником, с гордостью подчеркивает, что евреи сделали революцию. Тот, впрочем, резонно отвечает, что не одни евреи. А главное, если и они – то чем же тут хвастаться?! Любопытен и другой пассаж: Раппопорт переделывает песню «Широка страна моя родная» следующим образом:

Человек проходит как хозяин,
Если он, конечно, не еврей.

Трудно удержаться от вопроса: а почему же бы евреи должны быть хозяевами в России?!

Нормальный-то ответ, понятно, был бы, что не все евреи делали революцию, и тем более не все, – многие ли вообще? – претендуют командовать в России. Но такие рассуждения ни Раппопорту ни, видимо, самому Дружникову, ничего не говорят; нет смысла их и приводить.

Нужно поставить книжке в плюс, что она – антисоветская. Но, поскольку она в то же время, – и в первую голову, – антирусская, приходится ее считать вредной. Она манит на те пути борьбы с большевизмом, которые ведут в тупик.

Дружников переносит свою обиду на большевизм, вполне тем заслуженную, на все прошлое России, на национальный характер нашего народа, на все лучшее в нашей культуре. Это трудно даже понять, а уже извинить нельзя никак…

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 1 января 1994, № 2265, с. 1.

Хлестаковым

В книге под заглавием «Горбачевизм» (Нью-Йорк, 1988) А. Зиновьев едко критикует московского генсека; против чего мы, конечно, не возражаем. Но со многими утверждениями, проскальзывающими под его перо, мы, наоборот, никак согласиться не можем. Ибо в них сквозит, поистине, легкость в мыслях необыкновенная; хотя, притом, пересыпанная на каждом шагу ссылками на подлинно научное изучение большевизма (Бог весть в чем оно состоит и заключается; этого нам не объясняют!).

Например: «Коммунизм приходит в мир как огромное искушение, принося с собой определенное улучшение условий жизни для миллионов людей». Глазам своим не веришь! Может быть, автор по ошибке поставил улучшение вместо ухудшение? Или может быть, надо читать не принося, а суля? И не лучше того, в другом месте (впрочем, не раз повторяемое) утверждение, будто большевики в России все строили, начиная с нуля. Опять-таки, если бы сказать все разрушали, – было бы ближе к делу.

Подобные перлы снижают ценность книги до зеро. А вот отдельные мысли в ней все же прорываются совершенно правильные. Скажем, рассуждая о самиздате и тамиздате, возникших в 60-70-е годы, Зиновьев комментирует: «Всячески раскритикованный царский режим счел возможным допустить великую русскую литературу как предмет гордости национальной культуры. А всячески прославленный и восторжествовавший коммунистический режим с беспрецедентной в истории человечества жестокостью разгромил попытку поднять русскую литературу вновь на уровень высших мировых достижений в культуре. Есть над чем задуматься тем, у кого еще остались какие-то иллюзии насчет реальных перспектив культуры в условиях коммунизма».

Любопытная черта: касаясь вопроса о диссидентах и о неформальных объединениях, автор «Зияющих высот» упоминает только крайне левый их сектор. Правая оппозиция советской власти для него как бы не существует. «Память» и другие патриотические организации он просто не называет, – хотя бы даже для того, чтобы их выругать!

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Среди книг», 11 февраля 1989, № 2010, с. 3.

В. Казак, «Энциклопедический словарь русской литературы с 1917 года» (Лондон, 1988)

С чисто практической точки зрения, эта портативная книжка в 922 страницы весьма ценна и удобна. В ней легко сразу разыскать биографические данные, – даты рождения и смерти, названия основных произведений и т. п. – русских писателей за обозначенный период.

Новизна работы Вольфганга Казака[668] состоит в том, что в одном томе собраны подсоветские и эмигрантские литераторы. Разумно ли сие? Сомневаемся. Конечно, подобные справочники можно составлять согласно разным принципам. Скажем, объединять испанскую и латиноамериканскую литературы, руководствуясь соображением об общности языка; или испанскую и португальскую, исходя из географических соображений, в качестве литературы Пиренейского полуострова; да мало ли еще как!

В реальности, эмигрантская и подсоветская литературы суть вещи в корне различные, и даже неслиянные, как вода и масло. Мы так полагаем, лучше бы было издать два сборника (или один, разбитый на два отдела); расширив, может быть, их объем.

Переходя к сути дела, поражает вопрос: из каких критериев исходил автор при отборе включенных в его труд писателей? Критерии эти малопонятны; и, по всей видимости, – они и мало похвальны!