Проблемам эмиграции посвящен и № 2 за 1995 год петербургского журнала «Звезда», имеющий подзаголовок «Русское Зарубежье. 1918–1995». Тут, по крайней мере, временные рамки расширены, что и вполне резонно.
По содержанию, здесь – всякой твари по паре. Представлены записки участников Гражданской войны, – Д. Литовченко, Н. Тетеревникова, литературные критические эссе эмигрантов первой волны, В. Ходасевича, В. Вейдле, исторический очерк об евразийстве Н. Рязановского[677]
.Статья французской славистки Д. Бон о похищении Кутепова не приводит сколько-либо новых или интересных материалов. Отметим нелепую ошибку в переводе: парижский префект Кьяпп переименован в Шьяппа!
Обильно представлена третья волна. Имена все нам знакомые: А. Генис о нравах США, Б. Парамонов с критикой русофобской книги Кюстина. Талантливая Л. Штерн занята не столь уж важными для России вопросами об арабо-израильском конфликте.
Вторая волна представлена перепечатанными из «Нового Журнала» воспоминаниями В. Маркова[678]
о Ленинградском университете, составленными в неприятно фатоватом тоне, на манер старой песенки:У меня от той же эпохи сохранились об ЛГУ, о профессорах и студентах совсем иного рода воспоминания.
В этой же связи стоит еще упомянуть о книжке «Борис Поплавский в оценках и воспоминаниях современников» (СПб., 1993). Отзывы современников, представленные здесь, нам давно известны, если и являются новостью для России.
Информативные же данные тут необычайно бедны. Например, даже не названа фамилия, – Ярхо, – молодого грузина, который соблазнил поэта попробовать вместе с ним наркотики и, умышленно или нет, отравил его (и себя с ним) смертельною дозой.
Под знаком Адамовича
Странное впечатление оставляет книга «Русский Париж», изданная Московским университетом в 1998 году. Шесть статей посвящено Г. Адамовичу; и ему же хвалебная статья В. Яновского «Поля Елисейские». Никому из эмигрантских писателей и шире, литераторов, столько внимания не уделено. М. Осоргину, правда, отведено три статьи. Вероятно, из внимания к его высокому масонскому рангу, поскольку писатель-то он был весьма посредственный. Остальным, однако, – не больше одной.
Чем объяснить такое предпочтение Адамовичу? Как поэт, – он пробовал свои силы в этой области, – он оказался вполне бездарен. Перенес свою деятельность во сферу критики. И в роли критика, десятки лет давил все живое и талантливое в эмигрантской литературе.
Специальным объектом его вражды были Бальмонт и Цветаева. Вероятно, именно потому что являлись, безусловно, даровитыми поэтами. Впрочем, они ему отвечали заслуженным презрением. Бальмонт, человек высоко образованный, знавший множество языков (и, в частности, испанский: его переводы из Кальдерона верх совершенства!), при встрече с ним остался поражен его невежеством: Адамович не знал ни одного иностранного языка, кроме французского и совсем уж был слаб в вопросах мировой литературы.
Цветаева отозвалась на дела Адамовича статьей «Поэт о критике», целиком его уничтожавшей. То есть в глазах людей, понимающих поэзию и литературу. А положение свое как «признанного мэтра» он почему-то сохранил и разрушительную работу свою продолжал.
Стремясь приглушить голоса всех сколько-то одаренных поэтов (и писателей вообще), он силился насаждать так называемую «парижскую ноту». Которая сводилась к выражению крайнего пессимизма, абсолютной безрадостности и безнадежности. Эта едкая горечь была как факт свойственна ему самому; и она психологически понятна, со стороны человека, наделенного тяжелым сексуальным извращением; такому, понятно, Божий мир представляется чем-то неудачным и неприемлемым.
На фоне тяжелой жизни Зарубежья, он мог молодым поэтам свою позицию навязывать; хотя, конечно, нормальным людям она в целом не свойственна. Нам, пожалуй, скажут, что, мол, это дело личное, интимное, и лучше до него не касаться. Но займемся тогда его политическим поведением; уж оно-то, бесспорно, есть предмет общественно важный.
В период после Второй мировой войны г-н Адамович сделался яростным советским патриотом. Позже, когда сие стало невыгодным – умел и старался угождать англо-американцам. Неужели подобная личность заслуживает уважения? Да еще и такого!
Тогда как куда более выдающиеся писатели и поэты не только в данном сборнике не представлены, но даже не упоминаются; например: Сабурова, Сургучев, Туроверов, Маковский (хотя трое последних даже и жили в Париже…). О Шмелеве составитель кстати отзывается со злобной клеветой, за якобы сотрудничество с немцами (что есть ложь; да и в чем бы тут преступление?).