Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Вроде бы книга о подсоветской интеллигенции… Но нет: об образованцах, которые с подлинной российской интеллигенцией ничего, – или почти ничего, – общего не имеют. О русских? Опять же нет; авторы настойчиво уточняют, что говорят исключительно об евреях: «Мы были чужие, – уже хотя бы потому что евреи» (это – в России); «В основном, сюда приехали степенные и немолодые евреи» (это – в Америку). Об эмигрантах? – Не совсем: специально об эмигрантах из третьей волны в Соединенных Штатах, каковые решительно и радикально отпихиваются ото всякой политической эмиграции вообще, и от русской доновейшей в частности.

Подтвердим наши слова цитатами. Вот что авторы пишут о своих персонажах: «Все сословные предрассудки прошлого давно исчезли. Принципиальность, порядочность, жертвенность, чувство ответственности, ощущение вины – весь этот комплекс дореволюционного интеллигента стал малопонятным пережитком… Минимум профессиональных знаний и диплом вуза с успехом заменили дорогостоящие украшения. Но гордое имя российского интеллигента все же осталось». Только имя, увы!

Может быть, данные фразы вырвались у Вайля[680] и Гениса в порядке самобичевания? Тоже нет: в этом нас убеждают их описания ценности вещей, материальных предметов, в быту рисуемого ими класса в СССР. Настоящая-то интеллигенция, мы знаем, там тоже есть; но книга, – не про нее.

Немудрено, если подобным людям нечего делать со своим досугом, как в Советском Союзе, так и в Америке. Главным образом, они его расходуют на пьянство. Чтение почти не упоминается; оно, явно, играет незначительную роль. Когда они жалуются на непонятность американской речи, – радио, телевизора и т. д., мы думаем сперва, что дело в фонетике. Ан нет! Оказывается, герои не в силах, – и даже не пытаются, – прочесть по-английски ни Пиквика, ни «Алисы в стране чудес».

О нашей, доновейшей эмиграции (что, понятно, и к части новейшей применимо) авторы с презрением повторяют хорошо нам знакомый набор сентенций: мол, западные политические деятели лучше нас знают, что надо делать, и мы мол неудачники, которые никого ничему учить не могут и не смеют. Очень мило; да вот… неудачи западной политики чересчур уж очевидны! Прав ведь Солженицын: отдают страну за страной, а скоро и нечего будет. А наши советы часто через год другой оказываются правильными, – когда уже поздно. Винить же нас за неудачи, так кого нас? Первую эмиграцию, – так она училась на горьких ошибках; вторую, – так у нее и шанса не было что-либо исправить. Ну, а знать-то мы по опыту кое-что знаем.

Но о чем спорить? Мы – политические эмигранты; мы ассимилироваться не стремимся и не собираемся, и живем интересами России и борьбы с коммунизмом. У г-д Вайля, Гениса и К° намерения иные, – что ж, дай им Бог успеха! Правда, Бога-то они не признают; ни христианского, ни еврейского. Их дело, конечно.

Насчет того, что мы осуждаем (да, и твердо!) возвращающихся в СССР, опять же, тут разница в точке зрения. Для нас это – измена (иль уж – величайшая глупость). А если считать за благо свободную циркуляцию туда и обратно, так это – нормальное явление.

Что среди третьей волны есть порядочные, морально здоровые люди, ясно видно из следующего эпизода: «В одной компании мы разговорились с милым парнем… Разговор зашел о книге Лимонова, и наш собеседник как-то внезапно потерял человеческий облик: "Единственное министерство, которое я хотел бы возглавить – это министерство по уничтожению Лимонова"». Вайль и Генис хихикают. Но мы вполне разделяем чувство негодования беседовавшего с ними молодого человека; оно – того же порядка, какое побудило Христа прогнать бичом торговцев из храма. В этом порыве сказался как раз облик вполне человеческий, и даже с отсветом божественного. Только не всякому дано такие ощущения понимать…

Не удивительно, что ужас охватывает порою и других; как например знакомую авторам ленинградку, когда ее 14-летняя дочь с нею поделилась: «Представляешь, мама, Джини сказала, что признает только орал секс».

Отмечая чудовищный, уродливый жаргон, каким изъясняются между собой новоиспеченные эмигранты («Возьмешь бас файв»), Вайль и Генис восклицают: «Наверное, это удел всех волн эмиграции». Да нет: во всех волнах, это – удел наименее культурных людей; более культурные-то, те язык сохраняют, и даже детям передают; по крайней мере, если они патриотически настроены (а вот этого третьей волне тоже остро не хватает…).