Мифы об идеальном человеке. Каверзные моральные дилеммы для самопознания

Классический утилитаризм дает нам простое правило того, как быть хорошими: создавать больше счастья и удовольствия, чем боли и страданий. Однако он не устанавливает верхний предел того, что от нас требуется, и не указывает, в какой момент нам можно перестать действовать на благо других и просто жить своей жизнью. В сериале «В лучшем месте» мы придумали персонажа по имени Даг Форсетт, который довел идею максимизации счастья до крайности: он ел только чечевицу, которую выращивал сам, потому что для ее полива не нужно много воды. Он позволил подростку издеваться над собой, поскольку тот понял, что Даг сделает любую глупость, которую захочет от него хулиган, поскольку он обязан действовать на благо мальчишки. Если мы следуем утилитаристскому мировоззрению и пойдем до конца, мы рискуем стать своего рода нагнетателем счастья, по сути батареей, питающей счастье других за счет нашего. Любые ограничения, которые мы накладываем на утилитаристские действия, необоснованны и считаются самоуправством, что, на мой взгляд, снижает их полезность, если мы руководствуемся этими принципами. Если люди, изобретшие утилитаризм, никогда не говорили нам, когда стоит остановиться… когда же нужно остановиться?

Современный философ Сьюзен Вулф написала об этом в статье «Добродетельные святые», где она ставит под сомнение саму идею о том, что значит быть «совершенным с точки зрения морали». Она пишет:

Для добродетельного святого содействие благосостоянию других играет ту роль, что для большинства из нас играют материальные удобства, возможность заниматься интеллектуальной и физической деятельностью по выбору, а также любовь, уважение и общение с людьми, которых мы любим, уважаем и с которыми нам хорошо. Так что счастье добродетельного святого заключается в счастье других, и поэтому он с радостью посвятил бы себя другим целиком[160].

Это та же идея нагнетателя счастья, но другими словами: Вулф описывает его как человека, чья установка — по умолчанию не самосохранение, а скорее, сохранение других. Это эго, вывернутое наизнанку. Вроде звучит не так и ужасно, даже где-то перекликается с убунту, но, чтобы достичь добродетельной святости, нам пришлось бы действовать так постоянно, при любом раскладе, что, по сути, делает идею неосуществимой. Если, например, мы обедаем с лучшим другом Карлом, а через дорогу женщина расстраивается из-за неисправного парковочного счетчика, нам пришлось бы вскакивать и бросаться ей на помощь… если, конечно, это не расстроит Карла, потому что он как раз переживает из-за отношений с сестрой. Помощь женщине на парковке причинила бы ему больше несчастья, чем счастья, которое мы «нагнетаем», помогая ей… но затем, производя расчеты, мы краем уха слышим, как кто-то говорит о наводнении в Миссури, из-за которого с насиженных мест пришлось убегать тысячам людей, и все они куда больше нуждаются в помощи, чем Карл или женщина с парковки, поэтому мы бросаемся в аэропорт. Этот постоянный и бесконечный утилитаристский расчет делает нашу жизнь невозможной, мы нигде не сможем нормально жить.

И что происходит с таким человеком? Какими бы мы были, скажем, людьми, раз нет лучшего слова, если бы нашей единственной целью была добродетельная святость? Вулф тоже об этом задумывается.