Мифы об идеальном человеке. Каверзные моральные дилеммы для самопознания

Не знаю, есть ли у этого мира превосходящий его смысл. Знаю только, что он мне неизвестен, что в данный момент он для меня непостижим… Есть два достоверных момента: мое желание абсолюта и единства, с одной стороны, и несводимость этого мира к рациональному и разумному принципу — с другой. И я знаю, что не могу примирить эти две противоположные достоверности[326].

Единственный способ справиться с нашим стремлением к смыслу внутри пустой, бессмысленной Вселенной — признать, насколько абсурдно то, что мы существуем в пустой, бессмысленной Вселенной и желаем найти смысл. Камю хочет, чтобы мы стояли посреди урагана абсурда, не отрицая его и не позволяя ему победить нас.

В «Мифе о Сизифе» Камю разбирает знаменитую басню, в которой Сизиф обречен катить тяжелый камень вверх по склону, после чего тот катится обратно вниз, а Сизиф должен спуститься и катить его обратно вверх по склону, и это длится вечно. Он разозлил богов, за что те так распорядились его судьбой: дали ему абсурдное задание, которое он должен выполнять бесконечно. Но Камю видел это иначе: Сизифу приходится выполнять одну и ту же нелепую задачу снова и снова, и так до бесконечности, ну и что? Современный рабочий, по его словам, каждый день выполняет одни и те же задачи, и его судьба не менее абсурдна[327]. А в случае с Сизифом — «Его судьба принадлежит ему. Его камень — это его собственность»[328]. Камю говорит, что существование Сизифа намеренно было сделано неумолимо абсурдным, а значит, что это все, о чем может думать Сизиф, и он понимает, насколько это абсурдно. Он свободен от отвлекающей иллюзии смысла: есть единственная задача, эта борьба. Камю заканчивает фразой, которая уже семьдесят лет переворачивает с ног на голову мир первокурсников: «Нужно представить Сизифа счастливым»[329].

Итак, у нас есть пара новых теоретических подходов к этике, связанных с идеей абсолютной, радикальной свободы. Могут ли они как-то помочь нам в нашем стремлении стать лучше?

«У нас нет выбора!»

Критики Сартра предложили достойный ответ, напоминающий вопрос, который, как я и предполагал, мог возникнуть у некоторых из вас в начале книги: кто вы, черт возьми, такой, чтобы судить меня? Если нет высшей силы, почему кто-то имеет право говорить, будто другие должны делать то же, что и он? Ответ Сартра состоял в том, чтобы сказать нам, что мы делаем свой выбор индивидуально, но в присутствии других[330]. И если мы видим, что кто-то полагается на религию или другую систему в качестве «причины» для принятия решения, это человек облажался. Он называет такую зависимость от внешних факторов или систем ошибочной[331] и предлагает нам открыто об этом заявить. Это не совсем полная «этическая» система, но Сартра, безусловно, волнует то, что мы делаем и почему. И если подруга спросит нас, что мы думаем о ее уродливой блузке, а мы обратимся за советом к Камю, он беззаботно улыбнется и скажет, что вы должны остаться голым в этом нелепом фарсе существования, хотя это не слишком поможет нам. Но это не значит, что ему нечего предложить нам с точки зрения стремления стать лучше. Ведь оба экзистенциалиста заявляют, что мы полностью несем ответственность за свои действия.