Миг бытия так краток. Сборник американской фантастики. 1991

А потом Эллен наполняла Джорджу шприцы, протирала тампоном порезы, смазывала ожоги мазью и записывала все это. Они начинили младенца витаминами, антибиотиками, адат антами и полудюжиной всяких других средств. Грудь его они закрыли марлей, побрызгав на нее чем-то, завернули ребенка в чистое одеяло и пришпилили записку, содержащую медицинскую информацию Джорджа.

Что за странное дело! — не мог успокоиться Дос Сантос.— Бросить изуродованного ребенка, так вот, запросто, оставить его!

Здесь это в порядке вещей,— уведомил я его.— Осо­бенно вблизи Горячих Мест. Впрочем, в Греции всегда быто­вала традиция детоубийства. Меня самого выложили на вер­шину холма — в тот день, когда я родился. Провел я там, вдобавок, и всю ночь.

Он закуривал сигарету, но остановился и уставился на меня:

Вас? Почему?

Я рассмеялся и взглянул на свою ногу.

Запутанная история. Я ношу специальный ботинок, потому что эта нога у меня изрядно короче другой. К тому же, как я понимаю, я был очень волосатым младенцем, да и глаза у меня разного цвета. Полагаю, если бы этим все и огра­ничивалось, меня могли бы принять, но я, вдобавок, взял да и родился на Рождество, а это окончательно решило дело.

А что плохого в рождении на Рождество?

Согласно местным повериям, боги считают это чересчур самонадеянным. Поэтому у рожденных в это время детей не человеческая кровь. Они — кровь от крови разрушителей, создателей раздора, изначального страха человека. Их назы­вают калликанзарами. По идее, они должны выглядеть при­мерно так, как те парни с рогами, копытами и всем прочим, но это условие не обязательное. Они могут выглядеть и как я, решили мои родители, если они были моими родителями. Поэтому я и был оставлен на вершине холма, чтобы вернуть меня к своим.

и что же случилось потом?

В деревне жил старый священник греческой ортодоксаль­ной церкви. Он прослышал об этом и отправился к ним сказать, что совершать подобное — смертный грех и что им лучше по­быстрее забрать младенца обратно и подготовить его к креще­нию на следующий день.

А! Вот так вы и были спасены, да еще вдобавок и окре­щены?

Ну, некоторым образом,— я взял одну из сигарет Дос Сантоса.— Они вернулись со м н о й, спору нет. Но настаивали, что я вовсе не тот же самый младенец, которого они оставили на холме. Оставили они подозрительного мутанта, а забрали еще более сомнительного подменыша — так они заявляли. И к тому же более безобразного, получив взамен их дитяти другого рождественского ребенка. Они считали, что их мла­денец был сатир и что какое-то другое Горячее Существо произвело на свет человекообразного ребенка и бросило его — так же, как и они, обменявшись с ними фактически. По­скольку никто меня прежде не видел, проверить истинность их рассказа было невозможно. Священник, однако, их и слу­шать не стал, а сказал, что теперь им от меня не отвязаться. Они, впрочем, проявили себя очень добрыми родителями, коль скоро примирились с этим фактом. Я очень быстро рос и был чрезвычайно силен для своего возраста. Им это даже по­нравилось.

И вас крестили...?

Ну, скорее, полукрестили.

Полукрестили!?

Во время моего крещения с этим священником приклю­чился удар. Умер он чуть позже. Так как он был единственным в округе, то я до сих пор не знаю, завершил ли он все это дело как полагается.

Хватило бы и одной капли.

Полагаю, да. Я действительно не знаю, что произошло.

Может быть лучше проделать это заново, просто для надежности?

Я внимательно посмотрел на веганца, но не заметил на его лице ни малейшего следа иронии.

Нет, если Небо не приняло меня тогда, то я не намерен просить второго раза.

Мы разложили сигнальный костер на ближайшей поляне и стали ждать скиммер.

* *

Мы одолели в тот день еще с дюжину километров, что было весьма неплохо, учитывая все остановки. Младенца забрали и увезли прямиком в Афины. Когда скиммер приземлился, я громким голосом осведомился, не хочет ли еще кто-нибудь прокатиться в ту сторону. Желающих, однако, не нашлось.

И тем вечером все и случилось.

Мы сидели, развалившись вокруг костра. О, костер горел весело, вздымая свои яркие крылья на фоне ночи, согревая нас, источая аромат смолистого дерева, вонзая в воздух столб дыма... Мило.

Хасан сидел и чистил свой обрез со стволом из кристал­лизованного алюминия. Приклад оружия был выполнен из пластмассы, и оно отличалось большем легкостью и удобством, даже некоторым изяществом.

Когда он обрабатывал его, то направил дуло в сторону и медленно двинул его по кругу, нацеливая прямо на Миштиго. Проделал он это, должен признаться, мастерски, растянув всю эту операцию больше чем на полчаса, и ствол он наводил почти незаметными движениями.

Однако когда положение дула зафиксировалось в моем моз­гу, я зарычал и в три шага очутился рядом с Хасаном. И вы­шиб оружие у него из рук.

Оно лязгнуло о какой-то камешек футах так в восьми от нас. От удара по нему у меня заболела ладонь.

Хасан вскочил на ноги, борода его тряслась, а зубы лязгали, словно кремень о кресало. Я чуть ли не видел отлетавшие искры.