Миг единый

— Жив, вон… — и кивнула куда-то ввысь, и он понял, что где-то там и находится Юрий Петрович.

Он постарался благодарно моргнуть сестре, потому что сказать уже ничего не мог.

Теперь Чугуев мог подумать и о себе; он был привычен к боли, умел переносить ее и знал: главное сейчас отлежаться, как отлеживался не раз — в медпункте в Богульдейке после того, как был избит; в Стерлитамаке в больнице, когда на кабину самосвала упал ковш экскаватора; и еще раз в больнице в Иркутске, после того, как на Ангаре раскатился плот и Чугуев угодил под бревна. Вот так же надо отлежаться. Он же сам про себя говорил, что на нем все зарастает, как на собаке. Тут важно держаться и не трусить, когда уходит сознание… Волна боли иногда накрывала его с такой силой, что он проваливался в мрачную глубокую яму и там лежал, задыхаясь, не в силах вздохнуть, но где-то далеко-далеко едва брезжил свет, и он верил, что рано или поздно он приблизится к этому свету. Так и случалось, и тогда Чугуев начинал видеть потолок, окно над дверью… К нему склонилось отдаленно знакомое, усталое лицо…

— Сможете говорить, Чугуев?

Он различил на этом человеке милицейскую форму и вспомнил, что знает его, — это был следователь… Следователь стал спрашивать. Чугуев слушал его вопросы и только кивал, а не отвечал, потому что эти вопросы больше походили на рассказ, и ему оставалось лишь подтверждать то, что было уже известно следователю, и сам Чугуев из этих вопросов узнавал для себя новое. Значит, парню было восемнадцать. Он и в армии еще не служил. Кончил свою десятилетку и сел за руль самосвала добывать трудовой стаж. Машину вроде бы знал хорошо, еще в школе научился. Да и вообще из упорных, видно, ребят, если уж начал гонять на самосвале. Конечно, опыта настоящего быть у него не могло. Дорога — штука такая, как бы ты хорошо ни научился ездить, какой бы у тебя ни был талант к вождению автомобиля, а все равно без опыта настоящего трудно. Ой как много неожиданностей на этой проклятой дороге, и в каждое мгновение должен быть готов к ним, в каждое мгновение… Ну так какого же черта перся он не по своей стороне, да еще на скорости?.. Был бы хоть справа кювет, тогда Чугуев мог бы влететь в него и жать по канаве, у него бывали такие случаи, сходило. Правда, это опасно, бог весть что может лежать в этой канаве, любая железяка или здоровенный камень, и можно так в них вляпаться… Все равно в таких случаях рискуешь. Но тут не было кювета справа, а был спуск к реке… Так какого же черта так гнал самосвал этот пацан, охотник за трудовым стажем?.. Ах, вот оно что! Говорит, не в себе был, говорит, ничего не помнил, совсем забылся, потому что девчонку свою застукал с другим… Ах, какая беда! Ну прямо настоящая трагедия, мало ему девчонок на этом свете! Застукал, ну и застукал, чего же о ней жалеть, рано или поздно все равно бы рога ему наставила! Зачем же из-за нее других людей калечить… И ему-то крепко могут врезать… Пять лет — уже наверняка. Вот тебе и трудовой стаж. Где-нибудь на лесоповале под охраной, а потом и армия подоспеет, и конец твоей мечте о высшем образовании… А нужно ли оно ему?.. Вот такая штука получается: застукал паренек свою девчонку с другим, и этого хватило ему, чтобы вся жизнь перевернулась… Чего же хочет следователь?.. Понятно, надо быстрее закончить дело… Нет, погоди, тут не все просто… Надо взглянуть на этого паренька. Ничего Чугуев подписывать не будет, пока не приведут к нему паренька, пусть следователь это твердо усечет. Не может он отдать человека под суд, ни разу не увидев… Вот так он размышлял, хотя и сказал всего-то тяжким шепотом:

— Приведите сюда.